Виктор Шурлыгин - Космонавт Сергеев

— А сколько лететь до Сириуса?

— Лететь? — засмеялась Наташка. — Почти девять световых лет! До Проциона — одиннадцать.

— Одиннадцать лет со скоростью света?! Значит, эти звезды очень большие?

— Еще какие большие! По массе Сириус в три раза больше нашего Солнца, Процион — в полтора раза. Но светят они куда ярче. Сириус в двадцать два раза ярче Солнца, а Процион — в десять раз. Так что, Саня, если бы мы сейчас оказались на Проционе, мы бы даже не увидели наше Солнышко невооруженным глазом — такая это слабая звезда.

— Жалко, — вздохнул Саня. — Я думал, Солнце видно из всех галактик.

— Ты не печалься, — подбодрила Наташка. — Солнце работает надежно. И дает жизнь. Не то что мертвый Сириус или Процион.

— А разве там не может быть жизни?

— Нет, Саня. Ее погубили белые карлики — невидимые спутники Сириуса и Проциона.

— Невидимые? Как же их увидели?

— Их никто не видел — о них догадались. Своим страшным тяготением белые карлики вызывают возмущение главных звезд и выдают себя.

— А почему карлики?

— Понимаешь, Саня, у них уже выгорел водород и ядра атомов упаковались так компактно — просто жуть! Один кубический сантиметр вещества белого карлика весит четыре тысячи килограммов. Представляешь?!

— Ничего себе кубик!

— Даже не поиграешь. Когда-то белые карлики считались сверхплотными звездами. А потом ученые открыли еще более плотные звезды — нейтронные. Только ты меня перебиваешь. Слушай про Процион.

— Мы уже пришли к Громовым, Нат.

— Вот жалко. Ну ничего, я тебе потом расскажу. Ты, Саня, должен знать навигационные звезды.

И Наташка рассказывала про далекие Солнца, попавшие в кабалу к белым карликам, про гигантские трагедии Вселенной, про загадочную частицу нейтрино, из которой, как из яйца, вылупился мир. Старлей доблестных ВВС слушал ее с раскрытым ртом и, как почемучка, засыпал вопросами. Границы недоступного расширились для него в те осенние ночи, когда воздух был особенно свеж и прозрачен, а небо казалось иссиня-черным и бездонным. Яркая, беспричинная улыбка то и дело вспыхивала на его лице, а почему она появлялась — к месту и не к месту — он толком не знал.

— Ты, Санеська, все улыбаешься, и улыбаешься, — сказала Маришка, когда они пили у Громовых чай. — Тебе холошо, да, Санеська?

— Очень хорошо, Мариша! — подтвердил он, удивляясь, что ребенок одним словом открыл истину.

— Здолово! Положи тогда мне еще валенья. Валенье такое вкусное-плевкусное!

— А ты не перемажешься?

— Нет, Санеська. Я аккулатная девоська.

Он с удовольствием ухаживал за Маришкой, потешно шепелявящей от того, что выпали сразу два зуба, за Наташкой, расспрашивал Громова о делах летных (начал тосковать по самолетам), уплетал за обе щеки воздушные безе, приготовленные Верой, и ему нравился этот дом, где сохранили большой стол, за которым можно собираться всей семьей, нравилось пить обжигающе ароматный чай, просто молчать и слушать.

— Значит, ты уезжаешь, Санечка? — спросила Вера, когда они вышли в прихожую.

— Сначала Наташу провожу.

— А вот Никодимушка мой отказался, — засмеялась Вера, ласково обнимая мужа. — Я сначала запечалилась: ненаглядный-то мой все на небо поглядывает и молчит. Не иначе, думаю, лыжи навострил. А он отказался.

— От чего отказался?

— Дело прошлое. — Вера быстро взглянула на мужа. — Тайны никакой нет. Его, Санечка, уговаривали инструктором к космонавтам перейти.

— Инструктором?

— По самолетам. Учить космонавтов летать. Говорят: приказ из Москвы будет. А раз в Москве хлопочут, значит, уважают Никодимушку, значит, твердо все. А он отказался.

— Мать, — рявкнул вечный комэск. — Выключай форсаж!

Он рявкнул не со злостью, а добродушно — так лишь, чтобы женщина не забывала о стоящем рядом мужчине, — но Саня понял: майору Никодиму Громову пришлось много передумать, прежде чем он принял решение и отказался.

— Заманчиво, конечно, не скрою. Только какой из меня инструктор? Я же боевой летчик, Саня! Бо-е-вой! Да и годы не те — тут в полку точку ставить надо. Это у вас, молодых, все впереди, — он весело, по-медвежьи сграбастал Саню и Наташку. — Желаем вам, как в народе говорится, счастья бочку, а через год сына и дочку. Больно замечательная вы пара! Верно говорю, мать?

— Точно, Никодимушка, — зарумянилась Вера. — Иголка с ниткой! На любой фасон жизнь и сошьют вместе, и заштопают!

— Держитесь друг дружки крепче! — сказал Громов. — Всё преодолеете!

Точно выполняя его наказ, они долго в тот вечер считали звезды, держась друг дружки, мечтали о будущем. Нить разговора то и дело рвалась, терялась; забыв о навигационных звездах, Наташка стала интересоваться водоемами, Саня взахлеб расписал маленькое лесное озеро, где рыбы — пруд пруди, загорелся, решил до зорьки идти на рыбалку. Наташка с бурным ликованием предложение приняла. Дома Саня приготовил спиннинг, блесны, разобрал на кухне раскладушку, но долго не мог уснуть.

Потом будто куда-то провалился, а когда открыл глаза, увидел белый свитер крупной вязки с широким воротником, синие затертые джинсы, озорную челку, выбившуюся из-под красной шапочки, смеющиеся глаза. Наташка, стоя в дверях и, как заправский рыболов, орудуя спиннингом, стаскивала с него одеяло.

— Доброе утро, соня, — сказала Наташка. — Я приготовила кофе и бутерброды.

Сон окончательно прошел, он понял, что безнадежно проспал, волчком завертелся по кухне.

— Позавтракаем на берегу озера!

— А костер разведем?

— Если рыбалка будет удачной.

— Кто-то говорил: рыбы там — пруд пруди!

— Сейчас холодно, и рыба ушла на глубину.

— Бессовестный обманщик! Попробуй только не поймать щуку!

— Я поймаю целых три.

— А мне дашь половить? Я тоже хочу вытащить три щуки!

— Ты вытащишь пять.

— Нет, — она приняла соломоново решение. — Мне двух хватит. Женщинам нельзя быть удачливее мужчин. Это вызывает отрицательные эмоции у сильного пола.

— Я не буду сердиться.

— Все равно, хватит двух. Грубое превосходство женщине не к лицу.

Пока они говорили, раскладушка исчезла, наскоро умывшись, старлей доблестных ВВС натянул меховую куртку, бережно накинул вторую на Наташкины плечи.

— Ну, Саня, Кио так не сумеет.

— Школа, — он застегнул молнию. — Ты готова?

— Так точно!

— Слушай мою команду! Дистанция на одного линейного… Левое плечо вперед… Шагом… а-рш!

И, парадно чеканя шаг, первым вышел в коридор, прихватив на ходу приготовленный с вечера рюкзак. Наташка отважным солдатиком бросилась следом, но дистанцию на одного линейного держала только на лестнице. На улице сразу взяла Саню за руку, и до самого леса они шли рядом, держась друг дружки, молча и рядом, точно малыши на прогулке в детском саду, и Саня все время чувствовал маленькую Наташкину ладошку, очень маленькую и очень теплую. Мягким пожатием она благодарила, когда верный рыцарь поддерживал ее, короткими подергиваниями заставляла смотреть на темный лес, звенящий голым осенним шумом, расправив ладошку, забиралась в рукав его куртки, сообщая, что ей хорошо, и этот немой разговор был наполнен таинственным смыслом, понятным лишь им двоим. На узенькой тропинке разговор оборвался — Саня с неохотой отпустил Наташкину руку и шагнул вперед.