Виталий Губарев - Павлик Морозов

Павел наклонил голову, невнятно пробормотал:

- Ничего не бил... дядь Вася... чего ты... - И вдруг оживился. - Товарищ Дымов, а вы вчера говорили, что дадите нам лозунги, чтобы мы написали. Помните, про хлебозаготовки и про колхозы?

Уполномоченный серьёзно посмотрел на Павла, соображая что-то.

- Дам, Паша... Вот поужинаю и напишу. Подожди минутку.

Ребята проводили глазами Дымова и Потупчика, уселись на крыльце. Уже совсем стемнело, в избах засветились окна. Тихо в деревне.

- А дождь и впрямь собирается, - вздохнул Яков и вдруг прислушался.

- Ой, ребята, пропал! Мать зовёт. Иду-у, маманька!

Он перемахнул через забор и скрылся в темноте.

Павел и Мотя сидят молча.

- Паш... - шепчет Мотя.

- А?

- Ты про что думаешь?

- Да так... - неопределённо повёл он плечом.

- А я тоже люблю думать... Про всё, про всё! Знаешь, когда хорошо думается? Когда спать ложишься... Правда? А тебе сны снятся?

- Снятся.

- Мне раз приснилось, что в Герасимовке дома стеклянные и электричество.

Павел с интересом взглянул на неё, убеждённо сказал:

- Электричество на самом деле будет. Помнишь, Зоя Александровна говорила, что в каждой деревне электричество проведут. Вот только колхоз сначала надо.

- Только домов стеклянных не будет - побьются... - Мотя глубоко вздохнула. - Паш, а один раз ты мне приснился...

- Я?!

- Ага. А я тебе никогда не снилась?

- Не... - помолчав, ответил он.

На огороде залаял пёс.

- На кого это Кусака? - Мотя вскочила, придерживая на коленях платье. Она исчезла за избой, но Павел слышал её тоненький голосок:

- Кусака, Кусака! На, на! Кому говорю!

В небе загромыхало. Тяжело дыша, девочка прибежала к крыльцу.

- Кто бы это был, Паш? По огородам пошёл, быстро так...

Павел приподнялся.

- Куда?

- Да разве ж разберёшь в темноте? Вроде к вашему огороду. Да ты сиди...

- Бежать пора, - он встревоженно вглядывался в темноту, - а то мать заругает.

На крыльцо вышли Потупчик и Дымов.

- Вот и я думаю, товарищ Дымов, - громко говорил охотник, - ежели у нас, как ты рассказываешь, колхоз будет да пни выкорчуют, так великое это дело!

- Переменим соху на плуг с трактором, дядя Василь.

- А я трактористкой буду! - сказала Мотя. - Только я трактора не видела.

- Увидишь, Мотя! Обязательно... Ого! - воскликнул Дымов, взглянув на загремевшее небо.

Девочка рассмеялась:

- И у Кулукановых никто батрачить не будет.

- У Кулукановых?

- Да, товарищ квартирант, - оживился Потупчик. - Арсений - последний из этого проклятого рода остался... Лучшую землю забрал себе, заешь его гнус! Такой кулачище! Я у него пять лет, почитай, за харчи батрачил... Да разве я один?

- Хм!.. - Дымов казался очень заинтересованным. - А ведь в сельсовете этот человек кулаком не числится. Так и записано: середняк Кулуканов Арсений Игнатьевич. Подожди-ка, у меня, кажется, список населения есть. Ну-ка, пойдём к свету, дядя Василь.

Они снова ушли в избу. Мотя взглянула на Павла.

- Ты слышал, Паш? Что это твой отец Кулуканова середняком считает?

- Сейчас хлынет, - уклончиво ответил Павел, глядя в небо. - Я побегу.

Среди ночи Василий Потупчик проснулся от стука в дверь. С фонарём вышел в сени, спросил сердитым басом:

- Кого там черти носят?

- Пусти, дядя Вася...

- Пашка?

- Я...

Потупчик загремел запорами и, осветив мальчика фонарём, качнул головой.

- Э, парень, да что с тобой? Белый, как смерть!

- Где... Дымов?

- Спит. Где ему быть?

Потупчик ввёл Павла в избу. Из соседней комнаты, наскоро натягивая рубашку, выглянул Дымов. Кутаясь в одеяло, пришла сонная Мотя. Все молча, с изумлением, смотрели на Павла. Дымов шагнул к мальчику:

- Что случилось?

Павел разжал кулак, протянул бумажку. Уполномоченный, нагнувшись к фонарю, быстро пробежал её глазами.

УДОСТОВЕРЕНИЕ

27 июля 1932 года

Дано сие гражданину __________ в том, что он действительно является жителем села Герасимовки, Тавдинского района, Уральской области, и по личному желанию уезжает с места жительства. По социальному положению - бедняк. Подписью и приложением печати вышеуказанное удостоверяется.

Председатель сельсовета

Т. С. Морозов.

Павел силился что-то сказать - не смог. Дрогнула родинка над правой бровью.

- Эти... бумажки... отец продаёт врагам... Сосланным кулакам с Кубани...

Дымов несколько секунд удивлённо смотрел на мальчика, потом обнял его, мокрого и дрожащего. И Павел прижался к большой груди этого человека, мало знакомого, но такого родного и близкого.

- Дяденька Дымов... дяденька Дымов... - шепчет он, задыхаясь от рыданий.

Дымов торопливо гладит его по голове, по мокрой спине и говорит глухо:

- Не надо, Паша... ну не надо, мальчик, - и чувствует, как у самого глаза становятся влажными... - Ну, не надо, Паша! Ты... ты ведь настоящий пионер!

Был праздничный осенний день. На улице толпились девушки и парни. Павел, передав Якову дежурство по избе-читальне,побежал домой. Идя по улице, он чувствовал, что его провожают взглядами, перешёптываются.

С тех пор, как суд приговорил Трофима Морозова к десяти годам тюрьмы, Павел никогда не может пройти незамеченным. Правда, не ругают его в деревне за то, что раскрыл преступление своего отца, даже начали почётно называть «Пашкой-коммунистом». Но всё равно тяжело ему чувствовать на себе эти постоянные любопытные взгляды.

Приятели заметили, что Павел стал молчаливей, задумчивей, словно повзрослел сразу.

И в деревне перемены. Выбрали нового председателя. Колхоз скоро будет. На заборах много лозунгов о колхозе. Пионеры написали и расклеили. Эти лозунги составил Дымов. Он теперь в Тавде, райком партии вызвал. Жалко, такой хороший человек, все его полюбили...

Павел добежал до своего двора и вдруг остановился озадаченный. Калитка была заперта. Он потрогал пальцем большой медный замок, перелез через забор.

Дверь открыта, в избе чьи-то голоса. Мальчик встревоженно поднялся на крыльцо.

У двери Данила курил самокрутку. Презрительно скривил губы, взглянув на Павла. В углу сидела мать с сыновьями, а посреди избы - дед Серёга. Он опирался обеими руками на палку и что-то сипло говорил. Было видно, как шевелились кончики его серых усов.

Павел переступил порог, сказал нерешительно:

- Здравствуй, дедуня..

Дед не ответил, даже не обернулся. Данила процедил:

- С коммунистами не разговариваем!

Павел, бледнея, шагнул к деду:

- Дедуня...

Но дед, казалось, не замечал и не слышал внука. Он в упор смотрел на Татьяну из-под нависших белых бровей.

- Ну, отвечай, невестка.

Татьяна слабо покачала головой:

- Не знаю...

- Что не знаешь? Я за старшего остался, мужа у тебя теперь нету. Слышишь? Как сказал, так и быть должно! Надо наши хозяйства объединить, а забор меж дворами уберём. Слышишь?