Владас Даутартас - Он - Капитан Сорвиголова

Словом, обе стороны были довольны, а меня не очень-то спрашивали. Когда грузовик с нашим скарбом остановился возле серого трехэтажного дома в старом городе, чета пенсионеров уже поджидала нас. Дело в том, что, по уговору, тот же грузовик должен был перевезти и их пожитки. Мы сначала внесли наше имущество, а потом принялись перетаскивать добро старичков. Я носился вверх и вниз по лестнице, и нетерпение мое увеличивалось. Хотелось как можно скорее все осмотреть и разведать: и новое жилье, и, конечно, двор, улицу… Но, как назло, вещей оказалось на редкость много. Чего только не накопили старички за свою долгую жизнь! И все-то они увозили с собой. Какие-то большие синие ящики, консервные жестянки, прохудившиеся кастрюли и ведра, мотки веревки, узелки с тряпьем — все представлялось им необходимым… Мы просто из сил выбивались — и мама, и шофер заводского грузовика, и я, и даже сами старички.

— Ах, милые! — умоляла старушка. — Поосторожнее с посудой, ах, там тарелки! — и всплескивала маленькими сухонькими руками.

Старичок — тот успокаивал ее и даже пытался шутить:

— Черепки, матушка, — они к счастью…

— Полно тебе, негодник! — обижалась старушка.

Я заметил, что мама не слишком обращает внимание на речи старичков. Она и без того устала. А я все бегал по лестнице, выволакивал утварь наших обменщиков. И вот наконец они душевно попрощались с нами, благословили, попросили не забывать, приезжать в гости, а потом уехали.

Мы осмотрелись в своем новом жилище. Только сейчас, глядя на раскиданные в беспорядке вещи, мы по-настоящему поняли, что комната, в которой мы находимся, наша и эта просторная кухня тоже. Я выглянул в окно. Увидел две костельных башни, красные черепичные крыши. И крутые, и покатые, разбросанные вкривь и вкось, налезающие друг на друга. И улицу увидел. Шумную, гулкую. Узкую, заполненную летней духотой. Чахлые деревца. Я не заметил, как мама встала рядом со мной. Она обняла меня, поцеловала и вздохнула:

— Ну вот и все… Только бы к лучшему. Переменили место, а там, глядишь, и вся жизнь изменится…

Я молчал. Откуда мне было знать, что так и случится. Вывернулся из маминых рук (терпеть не могу, когда нежничают, как с маленьким) и двинулся к двери. Мама догадалась, куда мне хочется.

— Ладно, возьми кефира и хлеба, — сказала она и протянула деньги.

Я помчался по лестнице, перескакивая через три ступеньки. Усталость как рукой сняло. Странное дело: никто не встретился мне ни сейчас, ни тогда, когда мы переносили вещи. Можно было подумать, что в этом доме не было жильцов. Пусто было и во дворе. Дворик тесный. Грузовик не мог даже въехать туда. Ворота низкие, со стрельчатой аркой. Поэтому мы остановились на мостовой. Дом находился в глубине двора. Вся площадка заасфальтирована. На облупленной штукатурке кое-где сохранились следы желтой краски. На уровне второго этажа протянулась длинная деревянная галерея. Вроде балкона с перилами. Туда можно было подняться по лестнице. Я забрался на галерею и принялся ее обследовать. Тут я обнаружил, что наш двор не глухой, а переходит в другой дворик — узкий, как туннель. Я прошел через него и очутился на маленькой площадке. За ней громоздились развалины какого-то древнего здания. Так и стояли с войны. Стены облезли, выкрошились, пустые оконные ниши наводили страх. Я заметил отверстие, которое когда-то служило дверным проемом, и вошел туда. Если присмотреться как следует, можно различить, где были комнаты, коридоры, лестница… А вот и подвал. Черный, глубокий, таинственный. Стало как-то не по себе. Наверное, от сырости и затхлого запаха. А еще мне подумалось ни с того ни с сего, что здесь ведь жили когда-то люди, и вдруг — бомба…

По узкому туннелю-дворику я выбрался на улицу. Она была не шире самого двора. Я представил себе, как по обе стороны улицы люди открывают окна, протягивают руки и здороваются!

Я поискал глазами магазин. Вот и он. Совсем рядом с нашим новым жильем. Выходит, я кружил возле дома.

Я купил кефира, хлеба и пошел наверх. Мама уже вымыла пол. Мы начали расставлять мебель. Двигали, перетаскивали с места на место, наводили уют. Мама что-то говорила, но я слушал невнимательно. Перед глазами все еще стояла диковинная улочка, дворик, развалины… Все было такое непривычное, чудное. И дома эти, как бы сросшиеся друг с другом, и длинные таинственные дворы, которые куда-то уводят, запутывают… А еще было непонятно, почему во дворе мне не попался ни один мальчишка. Где же они все? Ну, в пионерлагере, на даче, в деревне у родных… А вдруг в этом доме вовсе нет ребят?

Часа через три в квартире было убрано, и мама стала готовить ужин. Вдруг за дверью послышались шаги. Раздался отрывистый лай. Я кинулся к двери. Распахнул ее и увидел, как по лестнице спускается высокий человек. Он был в шляпе, с бородой. На поводке вел большую собаку овчарку.

— Кто там, Тадас?

— Человек с собакой! — сообщил я маме.

— Это сосед. Я тебе не говорила? Старички рассказывали: охотник. А что, красивый пес?

— Пес ничего, только не охотничий, а волк, — ответил я и закрыл дверь.

Только теперь я заметил, что на пороге лежит какая-то бумажка. Сложена треугольником. Записка? Откуда она? Когда я бегал в магазин, ее не было. Или осталась от старичков? Я поднял треугольник и медленно развернул. Мне сразу бросились в глаза две скрещенные шпаги. Дух захватило от любопытства, и я стал читать:

Пришелец!

Мы следуем за тобой по пятам. Кажется, ты любопытен. Не успел появиться, а уже наведался, куда тебя не звали. За любознательность мы не караем. Предлагаем знакомство. Завтра в 20. 00 приходи к развалинам.

Выходит, я ошибался, и двор вовсе не был пуст. За мной следили… А что за «К. С.»? Что означают скрещенные шпаги? Я скомкал в руке записку, отошел от двери и стал размышлять.

…Вы даже представить себе не можете, как я ждал этого вечера, этого решительного часа! С самого утра. Мама, как обычно, перед уходом на работу объяснила мне, что и как следует делать, показала, где обед. Я, конечно, и сам знаю, но мама все равно каждое утро подробно мне излагает мои обязанности. Когда не надо ходить в школу, во время каникул, мой первый долг — уборка. Честно говоря, занятие это скучное и дурацкое, но я убираю квартиру и не жалуюсь. Потом мне надлежит сходить в магазин, закупить продукты и ждать маму. Ожидание тоже не самое веселое дело. Сначала мама меня бранила, если не заставала дома, но со временем привыкла, что я никуда не денусь. К тому же она и сама вечно куда-то торопится. Поест наспех, подбежит к зеркалу и причесывается, красит губы, подводит глаза, брови. Я даже не спрашиваю, куда это она собралась — и так знаю: в клуб. Она уходит по своим делам, а я — по своим. Мама ни разу не взяла меня с собой в клуб, да я и не просился. Правда, когда я возвращался домой после целого дня беготни, а ее все еще не было, мне вдруг делалось не по себе. Я не мог уснуть, ворочался. Мерещились всякие ужасы. А что, если на мою маму напали разбойники, ограбили ее или вдруг убили… Я дрожал от страха и вглядывался в темноту. И вот она приходила. Задумчивая, усталая. Вздыхала и укладывалась спать. А часто я засыпал, не дождавшись ее. Утром просыпался и видел, как она собиралась на работу. Наспех глотала чай, распоряжалась, что и когда сделать, потом опять исчезала на целый день.