Лидия Чарская - Солнце встанет!

Взгляд Лики упал на коленопреклоненную фигуру. Зинаида Владимировна Горная горячо молилась за счастье племянницы, не замечая крупных слез, катившихся по ее лицу.

«Тетя! Милая тетя! — умиленно произнесла девушка в своих мыслях. — Вот кто был мне второю матерью, настоящей матерью, не погнушавшейся принять меня в те тяжелые минуты… Ах, мама, мама! Зачем ты такая? Зачем ты положила пропасть между нами?.. Зачем лицемерие, ложь, мама?.. Ты никого не любишь, кроме себя, так имей же мужество не прикрывать своего нравственного недочета. Ведь, они же не скрываются, они кажутся такими, какие есть».

И Лика остановила свои глаза на достойной паре представителей фирмы «Строганова и сына» и его супруге. Вся залитая бриллиантами, с пухлыми пальцами, не сгибающимися от тесно нанизанных на них колец, эта живая витрина бриллиантовых вещей, туго затянутая в чуть ли не парчовое платье, истово крестилась, не отнимая глаз от иконостаса.

«Эта, по крайней мере, но прикрывала ничем своего нравственного скудоумия, — продолжала анализировать Лика. — Эта попросту брякнула мне в первый же день приезда: «А и жидка же ты, будущая доченька! И за чем это тетенька смотрела? Откормить бы тебя хорошенько… А то от такой худышки какого же потомства ожидать можно?»

О, скольких усилий стоило Лике удержаться и, расхохотавшись в лицо, не сказать этой бриллиантовой тумбе, что вряд ли они могут надеяться на потомства от ее брака с Силой и что не для потомства сошлись они с обоюдного согласия.

Но Лика опомнилась вовремя: сказать — значило бы подвергнуть неприятным разговорам Силу, а Лика берегла этого большого ребенка, сделавшего ей столько Добра, как может только беречь любящая мать свое детище. Они и так допекали его за то, что он венчается здесь тихо и скромно, будто крадучись, а не задает пышного свадебного пира в Петербурге, на зависть всей купеческой братии. И потом они будут должны уехать сегодня после венчания, все — и старики Строгановы, и мать, и Анатоль с женою — уехать десятичасовым поездом в их северный город с его северными интересами, способными заморозить каждую живую душу. И пусть, пусть уезжают!

Бетси ей не жалко теперь…

Лика так увлеклась своими мыслями, что дребезжащий голос старичка-священника невольно заставил ее вздрогнуть, пробудиться от ее мыслей.

— Жена да убоится мужа! — продребезжал этот голос вместо обычного раскатистого баса дьякона, за неимением его.

Лика невольно улыбнулась и посмотрела на Силу. Он ответил ей ясной доверчивой улыбкой.

Нет, тысячу раз нет! Им нечего бояться друг друга. Они — равноправные союзники своего брака, они — два равных товарища по нравственной силе. Мысль о подчинении, страхе смешна и нелепа в применении к ним…

— Поцелуйтесь! — произнес снова священник и Лика доверчиво протянула к мужу свое прелестное лицо.

Сила Романович почти с благоговением прикоснулся к ее щеке губами.

Обряд венчания был кончен. Лидия Горная осталась где-то далеко, пустым и далеким призраком. На поприще старой милой деятельности выступала Лидия Строганова, и, проходя от алтаря к дверям церкви, молодая женщина ласково кивала серой толпе, смотревшей на нее с доверием и лаской, и ее уста шептали чуть слышно:

— Друзья мои, милые мои, вам будет хорошо со мною!..

Последний колокольчик замер вдали. От крыльца фабричного дома, отремонтированного заново, отъехала последняя коляска. Старая тетя Горная долго крестила и целовала на прощанье свою девочку и уехала от новобрачных, взволнованная, как никогда.

Лика, проводив гостей, прошла в свою комнату и изумленная остановилась на пороге. В этой прелестной комнатке, превращенной стараниями Силы в целый эдем шелка, кружев, ковров и аромата, стояла нарядная, красивая, рослая девушка с венком белых роз в руках.

— Анна Бобрукова! — вырвался из груди Лики изумленный возглас.

— Я, Лидия Валентиновна, — почтительно кланяясь, произнесла та. — Меня прислали сюда к вам наши фабричные поздравить с законным браком и поднести вам эти цветы.

— Ах! — тихо и взволнованно проронила Лика и, схватив обеими руками букет, погрузила в него прелестное лицо. — Это — лучший подарок, который мне удалось получить когда-либо, подарок моих дорогих, любимых друзей! — и, прижимая одной рукой букет к сердцу, она другой обняла молодую девушку и крепко поцеловала ее в ее румяное полное лицо.

И вдруг высокая, Анна пошатнулась, как былинка и скользнув на пол, обвила руками колена Лики.

— Не ласкайте меня! Не ласкайте! — лепетала она, едва удерживаясь от рыдания. — Я не стою вашего расположения… Я оскорбляла вас… и дурное думала о вас, чистой, святой девушке… Помните, когда вы хотели вырвать негодяя Брауна из наших рук и до этого, я указывала на вас, как на его люб….

— Молчите! Ради Бога, молчите! — вся бледная прошептала Горная.

— Нет! Нет! Не могу! Я дурная! Я гадкая… Я смела вас облить грязью, вас, святую, прекрасную… Я от зависти это… или ревности. Я видела, какими глазами глядел он на вас, и ненавидела вас и его… Ведь, я принадлежала ему, ведь, я его любила! — и она снова громко неудержимо зарыдала, прижимаясь головой к коленам Лики.

— Вы? Вы принадлежали Гар… Брауну? — вырвалось из груди молодой женщины.

Анна только безмолвно кивнула головой, не отрывая лица от платья Горной.

— И вы любили его, а он вас? — чуть слышно прошептала вопрос новобрачная.

— О, что касается его — этот зверь не мог полюбить, меня даже… Его сердце давно, — говорил он, — отдано кому-то. Но, тем не менее, он не погнушался взять меня, как вещь, потому что у меня красивое лицо и здоровое тело… А я любила его и без рассуждения кинулась ему на шею… Я… — и снова тяжелое рыданье огласило розовую комнату новобрачных.

Лика горько усмехнулась.

«Так вот он каков!.. В годы страданий он не изменился нисколько… Любя меня, Всеволод не стеснялся срывать цветы наслаждений мимоходом… А я верила ему… Верила, когда все его прошлое было полно жертв, подобных Анне!»

Обаятельный образ князя снова выплыл и встал пред Ликой с насмешливой улыбкой и сверкающим взором недобрых глаз.

И странно! Ни гнева, ни ненависти не ощутила в своем сердце Лика. Прежнее жгучее чувство влечения к нему, к этому безжалостному человеку заговорило в нем. Острая боль захватила Лику. Ее душило почти физически мучительно-нестерпимым порывом любви, отчаяния, муки.

Анна совершенно иначе истолковала этот порыв.

— Вы презираете меня! Вы не хотите простить меня, Лидия Валентиновна! Я, грязная, безнравственная девушка, не смела подходить к вам чистой, незапятнанной, прекрасной… Я уйду, сейчас уйду, Лидия Валентиновна, и постараюсь никогда, никогда больше не показываться вам на глаза! — и, быстро вскочив на ноги, она кинулась к двери.