Серафима Полоцкая - Роль, заметная на экране

Но почему все спорят и упрекают друг друга, этого я не знала.

— А ты умеешь танцевать? — спросила Альфиюшка, опять подергав меня за юбку, чтобы привлечь внимание. Склонив голову набок, она хитро сверлила меня своими черными миндалевидными глазами.

— Ну вообще, конечно, — стараясь быть серьезной, ответила я.

Альфиюшка высокомерно вздернула свой остренький подбородок.

— И не хуже моей мамы?

— Ну, не знаю… — Мне не хотелось обижать девочку, наверное, ей казалось, что ее мама танцует необыкновенно. Я осторожно спросила: — Мама танцует лучше другой Венеры?

— Ты смешная! — залилась смехом Альфия и, важничая, видимо подражая взрослым, добавила: — Кто же может танцевать, как та Венера? Она же народная артистка! Ты понимаешь?

Я понимала, но все-таки продолжала спрашивать:

— Ну, а чем же она лучше других?

— Ах! — возмущенно воскликнула девочка. — Ты знаешь, что такое фуэте? Понимаешь, это, когда балерина кружится на одной ножке, а другая ножка все время двигается в воздухе… Вот так…

Альфиюшка, сжав губы и нахмурив брови, болтнула правой ногой в сторону и чуть не свалилась.

— Я знаю, что такое фуэте! — ухватила я ее за руку, чтобы поддержать, и, с трудом сдерживая улыбку, добавила: — Слышала, что это трудно…

— Так вот, — объявила девочка. — Венера… не моя мама, а другая Венера делает фуэте семьдесят раз, не сходя с места! Правда-правда, все так говорят, — добавила она.

— Семьдесят раз? — постаралась удивиться я, потому что сама делала не меньше, и пошутила: — И она ни разу не прокрутила в полу дырку и не провалилась в нижний этаж?

Моя собеседница подумала.

— Не слышала, — призналась она. — В детстве я не интересовалась балетом…

— А сейчас, на старости лет, ты хочешь стать балериной?

Она обняла меня где-то около колен и, прижавшись, воскликнула:

— Ты очень смешная! Мне же рано еще учиться! Я совсем не дряхлая!

Я не могла удержаться от смеха, а она, еще крепче прижавшись, хохотала громче меня.

— Приготовиться к съемке! — опять разнеслось по поляне.

— Знаешь что? — сказала я своей новой подруге. — Я, пожалуй, пойду на пароход.

— Я, к сожалению, не могу тебя проводить, — извиняющимся тоном сказала моя благовоспитанная приятельница, видимо копируя мать, и, немножко отстранившись, протянула руку: — До свидания! Заходи к нам.

— Спасибо. И ты приходи ко мне, пожалуйста! — постаралась не отстать в любезности я, пожимая маленькие, запачканные землей пальцы.

Мне было нетрудно поддерживать эту Альфиюшкину игру «в большую», наверное, ей было все-таки скучно среди взрослых и очень занятых людей.

Мы еще раз молча раскланялись, и я пошла, чувствуя необходимость побыть одной и подумать о словах Вадима.

— Мотор! — раздалось через микрофон.

Я зашагала к «Батыру». Вдогонку мне неслась музыка, певучая и красивая. Она напоминала мне, что я совершенно не знаю своей роли, не знаю музыки, под которую должна танцевать, не знаю, что танцевать…

Ничего подобного со мной еще не случалось, хотя я с десяти лет участвовала в спектаклях на сцене Большого театра. Была ли я «букашкой», «рыбкой» или прыгала в хороводе детей, мне было заранее известно каждое мое движение, мелодию же я могла спеть даже разбуженная ночью… Это не считая того, что в кулисах стояли наши инструкторы и подбадривали, подсказывали нам, когда мы робели… А перед выпускным спектаклем я репетировала три месяца!

Здесь же…

Нет, просьбу Вадима выполнить было очень трудно: не волноваться я не могла.

Я решила не ходить на съемки, пока меня не вызовут. На следующий день встала поздно и все делала вдвое медленнее, чтобы протянуть время. Больше часа занималась на верхней палубе, разглядывая проходящие мимо буксирные катера, пароходы и плоты. Потом еще раз медленно обошла все помещения нашего «Батыра».

Над входом в машинное отделение я заметила бронзовую дощечку, на которой было выгравировано, что этот пароход построен в Нижнем Новгороде в 1906 году. У слова «Новгороде» на конце стояла старинная буква «ять», о которой я слышала только от бабушки. Оказывается, наш старенький пароход шестьдесят пять лет назад был назван «Вест». Наверное, там, на Волге, у него были братья: «Норд», «Зюйд» и «Ост»… А теперь мы называем его наш «Батырчик».

Мне стало как-то не по себе от мысли, что, когда мы уйдем с его несовершенных, но гостеприимных бортов, его отправят на слом.

Я вернулась в каюту боцмана и взялась за тетрадку, в которую от нечего делать записывала всякую всячину, приходившую в голову, чтобы потом прочитать своей Вере Коняше. Посылать ей письма было некуда: она была в туристической поездке и писала из разных мест.

Кроме того, мне хотелось записать свои мысли о предстоящей роли. Так советовала моя школьная учительница, а еще не было случая, чтобы ее совет оказался бесполезным. И, наверное, я вспоминала здесь о ней не меньше, чем о своей бабушке.

— Здравствуй! — раздался у меня за спиной тонкий, но торжественный голос. — Я пришла.

— Здравствуй! — обрадовалась я, увидев в проеме открытой двери девочку в коротком белом платье. — Какая ты сегодня нарядная, Альфия!

Темноволосой круглой головой на тонкой шее и очень длинными ногами она была немного похожа на меня, и я жалостным голосом неожиданно повторила ту фразу, с которой все обращались ко мне:

— Что ж ты такая худая?

Увидев сразу же омрачившееся лицо девочки, я опомнилась и, подняв, усадила ее на кровати.

— Где-то у меня есть конфетка! — переменила я разговор.

— Ну ее, — пренебрежительно сказала гостья. — Я знаю, где земляника уже красная! Недалеко…

— А что же ты с мамой не уехала? — спросила я, присев рядом с ней.

— Я сказала, что потом с тобой приду! — решительно объявила она и соскользнула с кровати. — Идем есть ягоды пока!

— А ты завтракала?

— Да-а, — недовольно протянула она. — В кухне заставили, в камбузе… Повар такой упрямый!.. Пошли?

Мы пошли.

Альфиюшкина поляна оказалась не так близко. Уже послышалась смягченная расстоянием музыка со съемочной площадки, когда перед тропинкой, по которой мы шли, широко расступились деревья и прогретый душистый воздух пахнул нам в лицо. Зеленый простор был залит солнцем. Белая кашка, поднявшись над травой, колыхалась и была похожа на легкие облачка, опустившиеся на поляну с голубого неба, а пестрые бабочки, как летающие цветы, порхали вокруг.

— Как хорошо! — сказала я, обняв плечи девочки.

Но Альфиюшке уже надоело играть в большую. Она подпрыгивала и кричала:

— Земляника, земляника…

И тут на нас налетели комары.

— В атаку, за мной! — пропищала Альфия и, бросившись вперед навстречу комарам, склонилась над землей.