Виктор Сидоров - Сокровища древнего кургана

Я забыл на время о своих горестях: приятно, когда о твоем односельчанине говорят так хорошо! Посмотрел в зал — как там народ? Всем, видимо, тоже нравилось, что и как рассказывает Бачурин: слушали его, то тревожась и хмурясь, то улыбались, весело переглядываясь друг с другом.

А Бачурин рассказал о том, как они ходили в разведку, как перебирались за линию фронта, как брали «языков», как в коротких и яростных схватках с врагом теряли своих товарищей, что почти во всех боевых вылазках участвовал Максим Петушков и не было разведчика смелее и надежнее его.

— Он, нам казалось, совсем не боялся смерти. По крайней мере никто из нас ни разу не видел, чтобы он в какой-то опасный момент растерялся или спасовал. Наоборот, всегда подбадривал, говорил: «Не трусь, ребята, для нас еще не отлита фашистская пуля». Однако смерть уже ходила где-то рядом с нами… Как-то раз к нам в блиндаж пришел командир, пасмурный, озабоченный. Мы сразу смекнули: не иначе предстоит какое-то особое серьезное дело. И точно: оказалось, срочно нужен «язык» и не просто какой-нибудь рядовой фриц, а офицер, желательно постарше чином.

На поиск мы пошли впятером. Командиром группы был назначен старшина Силантьев, был у нас такой архангельский мудрый, неразговорчивый мужичок. Не стану я рассказывать о том, как мы перебирались на ту сторону фронта, как четверо суток хоронились по немецким тылам, выслеживая подходящего фашиста. Расскажу о главном…

Бачурин примолк, и в наступившей тишине не слышно было даже шороха, лишь позванивали медали Кузьмы Игнатьевича Батракова. Детеныш сидел рядом с дедом Ишутиным, весь подавшись вперед, словно Бачурин тянул его к себе невидимыми нитями.

— Мы отыскали своего фашиста, — произнес Бачурин. — Это был капитан, худой, узкоплечий, однако же оказался крепким: не смогли взять без шума. Началась суматоха, пальба. И дело наше сразу пошло кувырком. Силантьев приказал троим: мне, Максиму и Феде Чугунову, самому могучему хлопцу нашей разведки, по-быстрому уводить пленного, а сам со своим товарищем-земляком остался прикрыть нас. Уводить-то уводить, а куда? Дорога, по которой мы должны были возвращаться, оказалась перекрытой. Мы замешкались. Силантьев махнул рукой вправо, где тянулся неглубокий овраг, выкрикнул: «Туда и к лесу! Быстро!» Мы бросились к оврагу, гоня перед собой пленного. Пока наши товарищи вели бой, мы успели добраться до леса. Остановились передохнуть. Позади все еще гремели выстрелы. Но вот прострочила последняя какая-то куцая очередь и все смолкло. Каждый понял: друзей нам не дождаться. Мы шли всю ночь, а к утру выбрались к какой-то небольшой полуразбитой деревушке. Сверились по карте — Малые Комарики. Максим присвистнул: «Ого, вот это дали крючок! Теперь до вечера разгибать придется». И только он сказал это, за кущей деревьев послышался мотор автомашины. Гуденье быстро приближалось и, наконец, где-то близко оборвалось. Мы замерли: кто? Но долго гадать не пришлось: раздались немецкие команды, крики солдат. Облава! Мы переглянулись: что делать? Максим нашелся первым: «Надо обходить деревню с другой стороны. Вот тут, по этим кустам». И мы побежали, подгоняя своего фрица. Но едва пробежали метров двести-триста, как позади захлопали выстрелы. Я оглянулся и тут же почувствовал удар в плечо. Упал. Ко мне подскочил Максим, спросил: «Двигаться сможешь?» — «Не знаю, — говорю, — попробую». Поднялся, будто ничего, только пошатывает. «Ну, а теперь, — произнес Максим, — жмите, ребята, сколько сил хватит и во что бы то ни стало доставьте фрица к своим. А я… Попробую подольше задержать гадов. Бегите…» Спорить не приходилось… Мы бросились вперед, а Петушок наш остался…

Бачурин умолк, глядя куда-то в окно.

— Пленного мы доставили к своим. Живым и невредимым. Федя продолжал воевать, а меня отправили в госпиталь… За этот поиск нас наградили. Дали по «Звездочке». — И Бачурин невольно тронул на груди алый орден Красной Звезды.

— И все? — тихо выдохнул Детеныш, но все услышали его голос, полный отчаянья и надежды. — Вы больше ничего не знаете про дядю Максима?

— Знаю, Юра, знаю… После госпиталя я возвращался на фронт. Уже по освобожденной земле, по тем местам, где мы вели свой последний поиск. Я хотя и спешил в часть, однако не смог проехать мимо Малых Комариков. Я долго бродил по кустарнику, где мы прятались, а потом уходили от облавы, нашел место, где принял последний бой наш Петушок. Это была небольшая котловинка, усыпанная стреляными, еще не успевшими поржаветь автоматными гильзами. Посидел там, подобрал несколько гильз и отправился в Малые Комарики перехватить какой-нибудь попутный транспорт. От деревни мало что осталось, но люди жили, уже понастроили землянок. У крайней землянки я повстречал двух мальчиков лет семи-восьми, спросил, когда, мол, они успели сюда приехать да еще соорудить такое прочное жилье. Один из них, худой белобрысенький, этак снисходительно ответил: «А мы и не уходили отсюда». — «Как, совсем?!» — «А чего ж, — говорит, — мы в погребе отсиделись, а как наши пришли — выбрались». Я вдруг, сам не знаю почему, спросил: не помнят ли они, как за несколько дней до нашего наступления там, за селом, где у них широкий кустарник, шел бой. «А чего ж, — снова проговорил белобрысенький. — Знаем. Это наш солдат по полицаям палил. Там он лежит, вон под березкой». — «Как то есть лежит?» — не понял я, а у самого сердце замерло. «Понятно как — схороненный». Боже мой, я, как сумасшедший, бросился туда, к березке, что стояла на входе в деревню. Еще издали увидел бугорок, а над ним невысокий столбик с перекладиной на манер креста. На той перекладинке было выведено химическим карандашом: «Здесь лежит советский солдат-герой Максим Петушков. Вечная ему память». Спрашиваю белобрысенького: «Кто его хоронил?» — «А все хоронили, — говорит. — А главно тетка Кораблева. У нее даже пилотка его хранится. Тетка Кораблева рассказала, что нашла Максима на другой день после стрельбы. Нашла случайно в брошенном полузасыпанном погребе, куда он, израненный, забрался, чтобы не попасть в лапы карателей. Тетка Кораблева застала его еще живым, он успел назвать ей свое имя…»

Мы слушали Бачурина, не шевелясь и не дыша: вот это история! Пожалуй, похлеще иных приключенческих книг. Даже ордена и медали Кузьмы Игнатьевича Батракова на какое-то время перестали позванивать, Юркина мать и тетки беззвучно плакали — боялись помешать Бачурину. Один лишь дед Ишутин то и дело ерзал по скамье, видимо, хотел задать какой-то вопрос, да никак не решался.

А Детеныш сидел все так же напряженно и неподвижно, подавшись вперед, и глядел, глядел на Бачурина, словно ожидая от него еще каких-то слов, может быть, самых главных. Но тот тихо и устало произнес: