Маргарет Махи - Пространство памяти

Он вдруг чрезвычайно воодушевился.

Все может вдруг чудесным образом измениться: он увидит вывеску со словом "Пифия. Компания с ограниченной ответственностью" и с изображением свернувшейся кольцом змеи. Улица Маррибел не молчала — ей было что сказать людям. Нет новому закону о гомосексуалистах! — читал Джонни. И тут же: Спасите китов! Улица кричала во весь голос, обращаясь ко всему честному народу; но Джонни она ничего не хотела даже шепнуть.

На этой улице не было просто домов, по крайней мере таких, где люди живут обычной семейной жизнью. Возможно, Бонни где-то здесь работает. Студенты, если удается, всегда где-нибудь подрабатывают. Постепенно, по мере того как Джонни осознавал, что откровений ждать не приходится, он все больше замедлял шаги. Дойдя до конца улицы Маррибел, он остановился на перекрестке, а потом прошел назад по противоположной стороне, лишь мельком взглянув на дом Софи. Мало-помалу непрерывный истерический рев машин начал его раздражать, и он, не размышляя, свернул в узкий переулок со странным названием "Тесемочный", который вывел его на берег реки. Внезапно Джонни понял, где находится... совсем рядом была школа, в которой он учился, а чуть дальше — дом, где все они жили, пока не уехали из Колвилла.

Вдоль излучины реки шла живописная дорога. Слева от Джонни еще не облетевшие ивы и тополя печально склонялись над водой. Осень осеняла своей грустной красой расположившиеся вдоль реки старинные особняки, из окон которых открывался вид на противоположный берег; там среди ив тоже вилась дорога, как две капли схожая с той, по которой он продвигался. На этой дороге царило оживленное движение.

По берегу мчались машины, а рядом яркими стрелами по темной воде неслись отражения их огней. Джонни медленно брел по узкой полосе травы меж ивами и тополями, с удивлением посматривая на торчащие из земли, словно серые локти, узловатые корни деревьев; эти места вызывали в его душе то ностальгию, то ненависть. Бывало, по этой дороге за ним с криком "Цыпа, цып-цып-цып!" гнались верзилы из старших классов, грозя свернуть шею, когда поймают. Вот за тем поворотом они его как-то раз окружили. Джонни остановился, мрачно глядя на тополь, к которому его прижали преследователи, отрезав своими телами и велосипедами путь к отступлению. Они залезли в его ранец и, вытащив оттуда фломастеры, намалевали ему толстые красные губы и длинные черные ресницы. А потом заставили танцевать. При одном воспоминании об этом ноги Джонни сами собой отбили чечетку: они тоже подспудно об этом помнили. Джонни послушно последовал их подсказке, держа книгу обеими руками, словно партнершу... степ правой, переборка левой... раз... и два... и три... пауза... четыре. "Улыбайся, Джонни! — командовала из прошлого мать. — Гляди веселей!" Он сделал несколько коротких проходов между изогнутыми локтями серых корней. На этот раз его никто не видел, кроме выскочившего с ревом из-за поворота белого фургона, который насмешливо погудел.

— Маленькое представление! — крикнул Джонни ему вслед.

Он знал, что обращается к тому, невидимому Джонни прошлых лет, который так и танцует с тех пор на этом берегу.

"Просто они хотят, чтобы на них обратили внимание", — говорила мать, помогая ему смыть нарисованные толстые красные губы и черные ресницы. Она ему сочувствовала, но считала, что скандала устраивать не стоит.

"Позвони в школу! Нельзя такое спускать! — негодовала Дженин. — Ведь при мне они его и пальцем не трогают".

Это была правда. На этот раз она, как ни странно, была на его стороне; чуть не тряслась от ярости, влетев в их скромную гостиную в колвиллском доме.

"А все этот отвратный Нев Фаулер! Я ему нравлюсь, а он мне противен. Он и Джонни задирает только затем, чтобы я его заметила. Только не выйдет! Буду просто смотреть мимо, словно его и нет".

"Ты никогда не станешь мужчиной, если не научишься сам за себя постоять", — говорил отец. В его голосе звучало не столько презрение, сколько обида, словно Джонни нарушил данное ему обещание. Джонни никогда не сомневался в том, что отец его любит, хотя это была какая-то непонятная любовь, запрещавшая ему защищать сына: он боялся, что так сын никогда не научится сам себя защищать. Казалось, будто колвиллские парни были ему ближе, чем Джонни.

"Вот видишь! — кричал он матери. — Может, танцует он и хорошо, только из-за этой чечетки у него бесконечные неприятности с ребятами — обыкновенными ребятами! Он слишком много играет с девочками".

Он не одобрял выступлений сына, хотя получаемые гонорары производили на него впечатление, в чем он, правда, никогда не признавался. Джонни потанцевал еще на том месте, где когда-то испытал такой страх и унижение. В голове у него смутно мелькало: вот бы кто-то возник и затеял драку — он им покажет, что он теперь такая сила, с которой нельзя не считаться. Когда его охватывала ярость, он всегда испытывал странное облегчение, зная, что вот-вот потеряет голову. Порой он даже радовался этому. Отбивая чечетку здесь, на берегу, он, как бывало и прежде, почувствовал радость. На миг почудилось, будто сейчас все станет на свои места, щелк — и все в порядке! Джонни остановился, но на душе все еще было легко.

— Танцую что надо, — похвастался он, глядя на свои ноги.

Рев белого фургона, который снова пронесся мимо, заглушил его слова. Возможно, водителю хотелось еще разок взглянуть на него, но Джонни даже не посмотрел в его сторону. Он перешел дорогу и свернул на незнакомую улицу, которая, по его расчетам, должна была вывести назад. Так и получилось — спустя немного он вышел к железнодорожной линии, а оттуда уже рукой подать до улицы Маррибел.

"Ладно, а теперь что? — подумал он. — Вернуться домой, помириться с родителями, а потом, пожалуй, позвонить на службу отцу или матери Бонни и объяснить, что ему в руки попала Боннина книжка, которую он хотел бы ей вернуть. Или, может, махнуть на все рукой и больше не пытаться увидеться с Бонни? Положим, он ее найдет, что, интересно, он ей скажет?" И все же он не мог отказаться от этой подсказки, которую невзначай ему подкинул случай, он прямо-таки ощущал, что держит в руке путеводную нить. Ветер доходил до него холодком. Он поежился и вспомнил, что оставил блейзер у Софи. С досадой и в то же время с тайным необъяснимым облегчением понял, что должен вернуться в ее дом. Придя к этой мысли, он сунул руки в карманы джинсов — и обнаружил ключ от парадной двери Софи.

Дойдя до ее дома, Джонни остановился на противоположной стороне улицы и недоверчиво уставился на него. Вспыхнул красный свет, машины встали длинным чередом, уходящим в самый конец улицы Маррибел. Лавируя между машинами, он перебежал улицу, отпер дверь и вошел в дом.

Его не было часа полтора, не больше, но в атмосфере дома что-то изменилось, хотя он и затруднился бы сказать, что именно. Конечно, он и сам приложил к этому руку. В передней возле лестницы уже не так сильно пахло гнилью. Открыв окна, он немного освежил годами не проветриваемый спертый воздух. Наверху слышался шум. Кто-то с грохотом открывал и захлопывал створки шкафов и ящики, видно, упорно и нервно что-то искал.