Евгения Яхнина - Чердак дядюшки Франсуа

Напиши, отец, подробно о своём здоровье. Хорошо ли ухаживает за тобой Катрин? Я чуть было не написал “наша маленькая Катрин”, а она ведь уже совсем не маленькая! Работает ли Жак, как прежде? Душа у меня болит, как подумаю о нём и о Бабетте… Как им помочь? Хорошо, что Люсиль занимается с нашей Стрекозой! Занятия отвлекут девочку от её постоянных мыслей о боге, монастыре и прочем, чем так охотно её пичкают монахини».

Держа перо в руке, Ксавье на минуту задумался. «Спросить о Люсиль? Послать ей привет?! Нет! Она и не ждёт от меня привета!» Ксавье положил перо на стол и заклеил конверт.

Безработица проникала в дом лионского Менье постепенно. Сначала лишился работы старший сын Анри, Теофиль. А он работал не за страх, а за совесть и возвращался домой с онемевшими от напряжения пальцами. Потом наступила очередь Ивонны. Она работала в шёлкоткацкой мастерской, но при первых сокращениях потеряла работу. Женский труд расценивался дешевле мужского, а Ивонна работала не хуже любого ткача, но хозяева по старинке предпочитали видеть в своих мастерских мужчин. Теперь и сам глава семьи — Анри — лишился работы. Что будет дальше? Нельзя же прокормить большую семью на заработок Ивонны, устроившейся судомойкой в барском доме.

Не привыкший сидеть сложа руки Анри с горечью смотрел, как в таком же вынужденном безделье проводят дни его сыновья: четырнадцатилетний Теофиль и восьмилетний Гектор. А четырёхлетний Ив, играя на полу, непрерывно тянет своё: «Хлеба!», «Мама, дай хлеба!»

«Хлеба!» Не этот ли возглас оглашает сейчас все рабочие лачуги Лиона.

Что будет дальше?

Если нет работы, всех ждёт голод!

От тяжёлых раздумий Анри оторвал приход товарища по несчастью. Робер Манжо тоже стал безработным. Голубые глаза Робера впали, и в них появилось озлобленное выражение.

— Я к тебе с новостями, Анри.

— Плохими или хорошими?

— Бувье-Дюмолар назначил совещание представителей фабрикантов и рабочих… Для окончательного утверждения тарифа.

Бувье-Дюмолар был префектом Лиона и пользовался покровительством властей в Париже.

— Кто будет выбирать представителей?

— Я был у Ива Круа… Он сказал, что выбирать будем не по мастерским, а все примем участие…

— И безработные? — оживился Анри.

— Да. Я за этим к тебе и пришёл.

— А я хотел было с тобой посоветоваться, — сказал Анри, окрылённый новостью. — Надо бы устроить кассу взаимопомощи, да не тянуть с этим делом. Пусть те, кто ещё стоят за станком, внесут первые взносы. А мы, безработные, дай только встать на ноги, в долгу не останемся. У меня, кстати, и устав есть.

— Подождём с кассой, — сказал Робер. — Подождём, пока утвердят тариф. После этого всё наладится. А пока идём, чтобы не опоздать.

Теофиль, мастеривший деревянный лук, вскинул на отца большие чёрные глаза, унаследованные от матери. Они казались теперь ещё больше оттого, что мальчик исхудал, черты лица заострились, а щёки впали.

— Отец, и я с тобой…

— Куда ещё?

— Я тоже рабочий! — с гордостью произнёс Теофиль. Он отбросил в сторону лук.

Отец вопросительно взглянул на Робера. Ведь Теофиль прав. Когда работы хватало на всех, сын трудился как заправский ткач, и мастерок зачастую хвалил его за сноровку. Знал это и Робер.

Он сочувственно кивнул головой:

— Пускай идёт с нами!

И трое рабочих, полные надежд, отправились выбирать представителей.

Тысячи ткачей стояли на площади Белькур, ждали и верили, что в префектуре решится сегодня их судьба, что их товарищи совместно с фабрикантами выработают новый тариф, новые расценки и станет легче жить. Все верили, что решение должно быть благоприятным для ткачей.

В это время лионские рабочие ещё и не помышляли о том, чтобы вооружиться, чтобы силой отстоять свои законные права. И на площадь они пришли безоружными. У них не было с собой не то что ружей, но даже и палок. Только те из них, кто должен был поддерживать порядок, несли короткие жезлы, увитые трёхцветными лентами.

Однако Бувье-Дюмолар всё-таки опасался, как бы не изменилось миролюбивое настроение рабочих. Он вышел к ним.

Возгласом «Да здравствует наш префект!» встретили его рабочие.

— Вняв пожеланиям ткачей, мы созвали сегодня совещание. Так дадим же делегатам возможность спокойно участвовать в заседании. Не будем их волновать. Разойдитесь!

Мирное настроение оставалось у рабочих и тогда, когда стало известно решение совещания. Отчисления в пользу фабрикантов должны быть уменьшены на одну восьмую. Так что же! И это хорошо! Да здравствует Бувье-Дюмолар!

Ну, а безработица? А нищенская оплата? Всё это потом, потом… А сейчас по крайней мере будет сокращена доля фабрикантов! Ура!

И вечером ткачи, полные радужных надежд, по-праздничному осветили свои жилища. А молодёжь, хоть и не знала, что ждёт её завтра, до поздней ночи танцевала и пела на улицах посёлка.

Ксавье неохотно возвращался вечерами в свою комнату на улице Мерсьер. Она примыкала к аристократическим кварталам, но была населена мелкими собственниками и торговцами. Здесь же были расположены их лавки, так что днём жизнь била ключом. Но с наступлением сумерек улица затихала. Как ни скромно было его жильё, но всё же по сравнению с обиталищем Анри Менье, оно казалось просто роскошным, и это портило настроение Ксавье и без того невесёлое.

В этот день хозяйка предупредительно подбросила угольков в печку, и продрогший, усталый от целого дня трудной работы Ксавье поневоле ещё сильнее почувствовал контраст: хозяева и рабочие. Нет, не хочет он принадлежать к «хозяевам»!

На столе лежало письмо. Знакомый почерк. Сердце Ксавье забилось. Что пишут из дома?

Крупные каракули — это пишет Катрин. Уж не заболел ли отец? Тревожно пробежав первые строки, Ксавье успокоился, узнав, что Франсуа здоров. И начал спокойнее читать письмо с начала.

«Дорогой братец, об отце не беспокойся. Деньги, что ты посылаешь, мы расходуем очень бережливо, и выходит так, что у нас всё есть и на всё хватает. Я присматриваю за отцом, как могу, хотя ты сам знаешь, как плохи для его больной ноги ноябрьские холода. А про себя, не хвастаясь, скажу, что Люсиль мной очень довольна. Ведь она занимается со мной не только чтением и письмом, но ещё историей и географией. В прошлый раз она мне велела описать Сену, какая Сена бывает в дождь и при солнце. Я написала, и Люсиль меня похвалила. А вот по географии мне трудно. Я не могу запомнить названия рек и городов… А она спрашивает, и особенно строго про Лион, потому что, говорит, теперь там живёт твой брат, и ты должна запомнить, хотя бы ради него… Ну вот я тебе и напишу, что запомнила: буду отвечать тебе как на уроке. Во Франции только в Париже больше фабрик, чем в Лионе. А потом я ещё выучила, что Лион стоит там, где сходятся реки Сона и Рона. Не Сена, а Сона. Я сначала даже не поверила, что бывают такие реки с такими похожими названиями. Только одна буква, и всё меняется, не Сена, а Сона, не Париж, а Лион. А тут ещё Рона! Вот и разберись во всём этом! И всё-таки я научилась показывать на карте все эти три реки. И Люсиль меня похвалила.