Нина Кочубей - Артем Скворцов — рабочий человек

— У меня все готово! — доносится вскоре из кухни мамин голос. — Сейчас будем обедать. Ты лежи, я все принесу в комнату.

Но Артемка встает. Еще не хватало, чтобы его кормили в постели! Будем обедать на кухне, как всегда. Закаляться так закаляться!

Мама запротестовала:

— Зачем ты встал? Тебе нельзя.

— Но ведь температура снизилась, — не соглашается Артемка. — Пообедаем — снова лягу. — И застывает на месте, Взгляд его устремляется за окно.

Удивительная вещь! Что бы ни думал Артемка, чем бы ни занимался, но как увидит, что идет Микула Селянинович, все бросает и смотрит на него. Нравится почему-то Артемке на него смотреть. Кажется (а может, это так и есть), никто так не ходит, как Микула. Походка широкая, уверенная, а плечи у Микулы прямо богатырские. Иногда думаешь, повернись Селянинович неосторожно, и треснет по швам его спецовка! Вот такой, наверно, никого и ничего не боится.

Мама давно уже, видно, примечает все это за Артемкой и сейчас, перехватив его взгляд, улыбается:

— Что, нравится?

— Нравится, — сознался Артемка.

— То-то. Сразу видно — идет его величество!

— Почему «его величество»? — удивился Артемка.

Мама засмеялась. Тогда Артемка все понял и засмеялся сам. «Это же у нас о рабочих так принято говорить: «Его величество рабочий класс». Артемка никогда не видел, чтобы Микула суетился, кричал на кого-нибудь, ругался, грозил. Подойдет, посмотрит на тебя, будто насквозь глазами пронзит, и скажет: «Что же это ты, гражданин, некрасиво себя ведешь?» И опять так на тебя глянет, что ты рад сквозь землю провалиться. Между прочим «гражданин» — у Микулы любимое словечко.

— Ну, садись. Будем обедать, — сказала мама. — Все хочу спросить тебя, почему вы Коваля Микулой зовете?

Артемка хмыкнул.

— Он когда с Украины к нам приехал, его кто-то во дворе спросил: «Как вас зовут?» Отвечает «Микола». По-нашему Николай. И отчество похоже — Семенович. Ну мы его и прозвали Микулой Селяниновичем.

— Он не обижается?

— Зачем же? Микула Селянинович — хороший человек. Былинный богатырь.

В передней раздался звонок.

— Кто бы это? — заспешила мама.

Через несколько секунд скрипнула входная дверь и раздался веселый мамин голос:

— Николай Семенович! Милости просим, заходите!

— Пришел домой, — говорят, звонить вы прибегали… хвораете тут чего-то… — загудел в коридоре густой голос Коваля. — Дай, думаю, загляну. Может, помочь чем?

— Ничего не надо, — замахала мама руками. — Артемка вдруг затемпературил. Но был врач, все в порядке. А вот обедать с нами садитесь.

На пороге кухни возник Микула Селянинович.

— Ну, если не шутите, не откажусь.

— Какие шутки! Садитесь, я наливаю!

— Здравствуй, Артем. Что же ты, гражданин, летом — и вдруг простуда?

— Футбол мы гоняли, а потом я сразу два мороженых съел.

— Футбол гоняли! — В голосе Коваля послышались нотки сожаления.

Артемка насторожился:

— А что, нельзя?

— Да нет, почему же. Футбол тоже занятие, особенно если время девать некуда.

— Мы же не весь день.

— Еще бы весь! — Коваль внимательно присмотрелся к Артемке. — Тебе сколько лет?

— Четырнадцать.

— Ну что ж, возраст солидный.

Артемка засмеялся:

— Солидный! Скажете тоже…

— А что? Из пеленок ты уже вырос. И давно. Восьмой класс заканчиваешь — вполне взрослый человек. После восьмого что делать будешь, решил?

Артемка пожал плечами.

— Не знаю… Наверно, в девятом учиться буду.

Николай Семенович посмотрел на него, прищурился.

— Ну что ж, почему не поучиться. Тем более что учение в нашей стране бесплатное. Мама тебя оденет и прокормит.

— Вы что, Николай Семенович, — испуганно проговорила Артемкина мама. — Конечно, прокормлю. Как же иначе? Артемка мне сын…

— Да я ничего, ничего… Просто мысли иногда приходят. Сейчас вот много пишут об акселерации… Процесс такой будто происходит: дети быстрей растут, развиваются. А мне иногда кажется, что, наоборот, задерживаются они нынче в своем созревании.

— Ну что вы!

— В чем-то они, может, и действительно обошли нас, четырнадцатилетних. Что ж удивительного — жизненные условия-то как улучшились! А вот чувство ответственности… Оно приходит к нынешним молодым иногда поздно. Очень поздно. Парню уже двадцать, а он все еще деточка, все еще мамуленькин сынуленька. И родители вроде не видят, не понимают. Балуют его, тряпочки всякие покупают. Рубашечки одна другой чуднее, курточки с лохмотьями…

— С бахромой, — поправил Артемка.

— Ну, с бахромой, — согласился Николай Семенович, — только чтобы цветастее других был одет. Пусть смешнее всех в городе, зато цветастее, не как все. А что дураком растет, грамоту одолеть не может, работать не хочет — не беда, прокормим! Вот и ходит такой нестриженый балбес, бренчит на гитаре. Все дали ему родители, только любви к труду, который человека человеком сделал, привить не сумели. Потом плачут: «И в кого он у нас таким уродился?»

— Но Артемка вроде не такой, — возразила мама.

— Да разве я про него! Я вообще…

— А вы, Николай Семенович, — Артемка лукаво смотрел Ковалю в глаза, — разве, когда вам четырнадцать было, не гоняли футбол, не играли на гитаре?

— Тогда не гитары, гармошки были в моде, — с улыбкой вставила мама.

— Ну, играл, — мотнул головой Николай Семенович, — Но я в четырнадцать-то лет и другое знал, не только гармошку. Я в четырнадцать лет семью из шести ртов кормил.

— В четырнадцать? — не поверил Артемка.

— Вам это странно слышать. Я же говорю, вы в свои четырнадцать — дети, несмышленыши. А мы часто опорой семьи были. Вот ты, Артем Скворцов, можешь представить, что через три года тебе дадут полк и ты будешь им командовать, распоряжаться судьбами людей?

Артемка засмеялся:

— Так же не бывает.

— Бывает. Семнадцатилетний Аркадий Гайдар как раз полком и командовал. Слышал ты, конечно, и про Олега Кошевого, и про пионеров-героев… А в тылу?.. Изможденные голодом девчонки и мальчишки, совсем дети, заменив родителей у станков, перекрывали нормы в несколько раз!

— Ну, это времена такие были, не дай бог… — махнула рукой мама.

— Да, времена… Вот и гляжу на нынешних наманикюренных парней. Думаю, сравниваю. Увижу такого вот лохматого с бахромой, и так неспокойно мне станет…

— Да не так уж их много, Николай Семенович! — возразила Артемкина мама. — Просто все эти лохматые да немытые глаза нам намозолили.

— Может, так оно и есть, — согласился Коваль. — Дикое всегда в глаза бросается.

Тут Артемка вспомнил про Акулу и обрадовался:

— Вот вы говорите, Николай Семенович, если патлатый да с цепочками на шее, так, значит, уж совсем пропащий. А Пашка Пантюхин на работу поступил! Слесарь пятого разряда.

— Кто это тебе сказал?