Йозеф Плева - Маленький Бобеш

— Скоро одиннадцать. — Она говорила как будто про себя. — Пора бы уж начать варить, но что? Вот мученье, когда не знаешь, чем кормить! Лавочники в долг больше не хотят давать, в молочной я тоже задолжала, стыдно уже показаться на улицу.

— Что будет на обед, мама? — спросил Бобеш.

— Как раз об этом, мой милый, я и думаю. Хочу сварить картошку.

— Мама, Франтишека совсем заели мухи.

— А ты отгоняй.

— Я их отгоняю, а они всё лезут. Только я их отгоню, а они опять лезут. Вот мученье с этими мухами!

— На свете вообще одно мученье, — вздохнула мать. Она поднялась от швейной машинки, подошла к люльке и сказала: — Подожди, Бобеш, мы сейчас всех мух отпугнем.

Мать воткнула в углы люльки по длинной лучине, взяла какой-то реденький материал, почти рогожку, и натянула его. Теперь мухи не могли добраться до Франтишека.

— Здорово мы мух провели, правда? А ты не знаешь, мама, почему их так много, этих мух?

— Не знаю, Бобеш.

— А я знаю.

— Тогда не спрашивай.

— Можно тебе сказать, почему?

— Говори.

— Наверное, их так много потому, что они задаром.

— Как так?

— Знаешь, мама, сколько раз я уж замечал: что бесплатно — того много, а что за деньги — мало.

— Что такое ты говоришь?

— Ну посуди сама: куры, гуси или коровы — это все за деньги, и поэтому у нас, например, их нет. Ничего. А мух, жуков или птиц — их везде много. Это потому, что они задаром.

— Ну ты и мудрец!

— А что, если бы и гуси были задаром! Шел бы себе по улице гусь, ты бы его схватила — и прямо на сковородку!

— Замолчи, прошу тебя. Опять я из-за тебя рас… Через неделю каникулы. Ты как, перейдешь в следующий класс?

— Перейду. У меня же всегда были хорошие отметки.

— Где это дедушка запропастился?

— А куда он пошел?

— За грибами.

— А бабушка?

— И бабушка с ним.

— Так они где-нибудь по дороге ругаются.

— Перестань, Бобеш! Так о взрослых не говорят.

— Я знаю… Всегда, когда бабушка остается с дедушкой одна, она дедушке что-нибудь скажет такое…

— Бобеш, о чем ты говоришь?

— Но это же правда.

— Правда-то, правда, но ты не должен так о дедушке с бабушкой говорить.

— Если бы ты знала, как мальчишки говорят даже об отце с матерью! Вот бы ты послушала!

— Ну что ж, бери с них пример. Может, и я когда-нибудь дождусь таких прекрасных слов.

— Что ты, мама, я никогда так не буду!

— Ну, уж я не знаю…

— Честное слово, мама. Если бы ты даже меня отколотила.

— Тебя никогда еще зря не били.

— А учитель нас вообще не бьет.

— Напрасно.

— Нет, не напрасно. Дети его все равно боятся. А директор — тот иногда может отвесить оплеуху.

— Господин директор постарше.

— Старые люди больше сердятся, да?

— Почему ты так думаешь?

— Ну, посмотри на нашу бабушку. Она всегда сердится и любит меня шлепать.

— А ты ее не серди.

— А она пусть не сердится. Ты иногда ничего и не заметишь, а она все свое: не кричи, не скачи, не говори глупостей!

— Старые люди много на своем веку пережили, поэтому они такие измученные. Не любят шума и особенно сердятся, когда молодые плохо себя ведут.

— Пусть тогда живут отдельно.

— Конечно, хорошо жить отдельно. Только бедным людям это невозможно.

— А вот дедушка — он лучше.

— Ты перестанешь или нет?

Однако прошла всего лишь минута, и Бобеш заговорил снова:

— Мама, а когда ты постареешь, будешь такая же, как бабушка?

— Конечно.

— Не надо!

— А отец будет похож на дедушку. И ты, когда постареешь, тоже будешь похож на дедушку.

— Не могу себе этого представить!

— Так не представляй и сиди тихо.

— Мама, а давно ты была невестой?

— О чем это ты опять говоришь? Где ты набрался этих слов? Как начал ты, Бобеш, водиться со взрослыми ребятами, так и несешь в дом всякую чепуху!

— Мама, но какая же это чепуха?

— Чепуха не чепуха, но дети об этом не рассуждают.

— А почему не рассуждают?

— Потому.

— Ведь я тоже буду женихом.

— Ну, до этого еще далеко. Еще успеешь. Откуда ты это, Бобеш, взял?

— Мы так играли.

И Бобеш стал рассказывать матери, как играл он с Гонзиком и Марушкой.

— Твой Гонзик тоже озорник… Бобеш, открой-ка окно, у нас душно.

Бобеш пошел открыть окно.

— Ты знаешь, мама… сегодня на улице совсем тепло.

— Открой тогда еще и двери. Здесь такой тяжелый воздух! Пусть комната получше проветрится, И отойди от окна, а то сквозняк.

— А что это — вредно?

— Да, может заболеть голова.

— Мама, ты чувствуешь?

— Что?

— Как пахнет из окна.

— А чем пахнет-то?

— Мне кажется, мясом. Это, наверное, у Веймолы готовят.

— Ну, вряд ли… У них столько же мяса, сколько и у нас.

Бобеш подошел к матери и шепнул ей на ухо:

— Пан Веймола ловит зайцев, я сам видел.

— Где ты мог видеть?

— А помнишь, когда я потерял очки? Я был тогда на Планаве и видел его там.

— А он тебя тоже видел?

— Нет, не видел.

— Ты смотри, Бобеш, никому об этом не говори.

— А почему?

— Потому что пана Веймолу могут за это посадить.

— Как так — посадить?

— Так, придут жандармы и арестуют его.

— А что, разве нельзя ловить зайцев?

— Нельзя.

— Но ведь они бегают по лесу.

— Пусть бегают, а ловить их нельзя. Можно только тому, кому принадлежит лес.

— А кому принадлежит лес?

— Городу.

— Как это так — городу?

— Ну, у меня нет времени с тобой разговаривать.

— Ага, я уже знаю: старосте можно.

— Можно, но он тоже должен за это платить.

— Кому?

— Бобеш, оставь меня, пожалуйста, в покое!

— А кто же велит арестовать пана Веймолу?

— Замолчи! Об этом вообще не надо говорить, а то кто-нибудь услышит.

— А если бы пан Веймола им сказал, что ему страшно захотелось есть, — все равно его арестовали бы?

— Ничего бы ему не помогло. Посуди сам: если бы все люди, кому хочется есть, брали у булочника хлеб и не платили бы ему, — разве это была бы не кража? За это все равно наказывали бы.

— А если бы я чувствовал сильный-сильный голод и сорвал бы на дороге вишню, меня тоже за это наказали бы?

— Тоже. Смотри, только попробуй рвать вишни!

— Нет, мы еще пока не ходили.

— И не ходите. Тебе бы здорово попало от отца.

— А пан Веймола знает, что нельзя ловить зайцев?

— Конечно, знает.

— А ведь он не боится, правда?

— Должен бы бояться…

— А если найдешь мертвого зайца, его все равно нельзя взять?

— Такого зайца нельзя есть.

— А почему?

— Мясо у него испорченное.

— А почему, мама, люди не хотят есть конину?

— Откуда, Бобеш, ты все это берешь?

— Миладка говорила, что она ни за что на свете не стала бы есть лошадиное мясо, что его едят только цыгане. А я ей говорю: «Вранье! Мы уже сколько раз ели конину, и она ничуть не хуже всякого другого мяса».

— Бобеш, зачем ты все рассказываешь?