Александр Лебеденко - Первая министерская

— Слушай, Ливанов, — шепнул Андрей, — наши батьки тоже объединяются. Может, и у них кризис литературы?

Иннокентий Порфирьевич заметил гимназистов и посмотрел на них сбоку из-под дужки очков. Вид у него был до крайности умный.

Козодоев, улучив момент, быстро ретировался с двумя томиками Брет-Гарта.

— Ты что? — спросил он Леньку. — Принес что?

— А что нужно было принести? — удивленно поднял брови Ленька. — Я хотел у тебя просить полтинник на сети. Завтра поеду по рыбу.

— Который это полтинник? — пожал плечами Иннокентий Порфирьевич. — Вся твоя рыба не стоит этих полтинников.

— Ну, не давай. Покупай рыбу на базаре. Я и без полтинника справлюсь.

Иннокентий Порфирьевич засопел и стал рыться в огромном кожаном кошельке тем же птичьим пальцем. Он выложил полтинник на прилавок, вздохнул и сказал, обращаясь к гимназистам:

— Жизнь стала дорога. Тяжело. Масло тридцать копеек фунт! Мясо дошло до двенадцати! Да. Молодость не знает забот.

Ливанов потянул Андрея за полу. Андрей понял: настал удобный момент.

— Мы вот, собственно, к вам, Иннокентий Порфирьевич. Больше не к кому обратиться… Вы говорите, молодежь не интересуется заботами отцов. А мы вот хотели бы познакомиться… с партией правового порядка… (Андрей в первый раз слышал о такой партии) с другими партиями, например с социалистами.

Глаза Иннокентия Порфирьевича, молочного цвета с зеленью, показались над очками.

— Что такое? А у вас на губах обсохло, молодые люди? — Он решительно поднял очки на лоб. — С какими это вам партиями нужно знакомиться? Вы еще пока в партии маменькиных сынков. В девять спать, в семь вставать. Вот и весь ваш устав. Учиться — все равно не учитесь…

— Нет, Иннокентий Порфирьевич. Мы ведь серьезно. Ну, может быть, я нехорошо сказал. Но кто же, кроме вас, может нам указать, какие книги стоит читать? Ведь вон их сколько! — Андрей показал рукой на поднимавшиеся до потолка тяжело нагруженные полки. — Их за жизнь не перечитаешь.

— Это ты прав, — сказал Алфеев. — Ты посчитай. Если ты будешь читать по книге в день — а это почти невозможно, — то за год прочтешь триста книг. Значит, за десять лет три тысячи, а за сорок лет двенадцать тысяч. И то много. Невероятно много! А ведь в этой библиотеке тридцать тысяч книг. И это еще не такая большая библиотека! В Петербургской публичной библиотеке — три миллиона книг! Даже специалисты не знают всех книг, какие там есть. Каталогов таких нет. Вот что! Читать следует с отбором…

— Ну, вот видите, Иннокентий Порфирьевич. Мы и решили просить вас посоветовать нам серьезные книжки.

Иннокентий Порфирьевич задумался, осознав всю серьезность момента.

— Так. Ну что ж, хорошо. Буду давать вам книги по своему выбору. Вот вам на первый раз. Читали?

Он принес им с дальней полки аккуратно переплетенную книгу, по-видимому, мало бывшую в употреблении.

— Генри Томас Бокль, «История цивилизации в Англии», — прочел Андрей. — Бокль — это я слышал, только не читал. Это очень хорошо.

Чтение Бокля началось здесь же, на крыльце библиотеки, но продолжалось недолго. В облаке пыли лихо подкатил Петька Стеценко. Он осадил лошадей и с высоты козел крикнул:

— Эй, кого катаю?! — Петька сидел худой и задорный. Тощие бока лошади вздрагивали. — Садись, а то свистну и укачу! — С подножки глядел разваливающийся, широкий не по ноге башмак.

— А ты куда?

— Председателю подаю, — гордо заявил Петька.

— Какому?

— Лысому. До крыльца могу докатить.

Мальчишки сели и покатили трусцой.

— Чего взял? — спросил Петька, вполоборота глядя на Костю.

— Бокля «История цивилизации», — важно заявил Ливанов.

— А на Днепр пойдешь?

— Пойдем.

— Ну, и я.

— Приходи. А отец запил?

Петька кивнул головой.

— Третий день.

У председательского крыльца слезли.

— Хороший парень, — кивнул в Петькину сторону Ливанов. — Ему бы учиться.

— Он способный. Память! Расскажешь что, как гвоздем забито. А жизнь собачья. То ездит, то коню корм с базара таскает. У них шестеро, и он старший. Отец запьет — по пять дней голодают.

— Ты с ним занимался?

— Теперь бросил, ничего не выходит. Он сам пока читает. Надо бы опять заняться.

— Кирпичик в аду прибавился.

— Нет, верно. Вот каникулы будут, опять займусь.

Май раскрыл окна в особняках богачей и в домиках чиновников. Не сдерживаемые больше стеклами цветы гостиных тянулись широкими листьями к цветам на клумбах. Яблони и сливы усыпали белыми лепестками садовые дорожки и кирпичные тротуары.

В Старом городе не было ни садов, ни цветников, ни тротуаров, и совсем не было смысла раскрывать окна. Разве приятно вдыхать ароматы помойных ям и скоплений мусора? И откуда здесь столько мусора? Казалось бы, здесь живут люди, которым нечего выбрасывать на свалку.

Впрочем, в доме Гайсинского все окна открыты. Рахиль не выносит духоты. Она открывает окна с обеих сторон.

Пусть лучше будет сквозняк. Какая беда? Уже тепло, и это уже не сквозняк, а ветер. Ну, а если сквозняк?.. Говорят, у нее процесс. Ну, а если процесс, то чем скорее, тем лучше… А пока можно сесть у окна, у того, которое выходит к зеленому борту церковного холма, и дышать свежим воздухом.

Вот и сейчас она сидит и смотрит вдоль переулка, где пыль серебрится на солнце, словно это не пыль, а потемневший снег.

И вдруг:

— Ой, какая роскошная коляска! И сколько пыли! А кучер в желтой рубашке. Кто это так ездит?

— Где коляска? — высунулся в окно и Миша.

Даже старый Гайсинский поднял голову и перестал мотать иглою с длинной черной ниткой. Говорить он не мог: у него во рту пачка булавок. Теперь он слушал, а в окно несся стук мягко идущих колес, звон бубенцов и серебряный шорох сбруи.

— Это кто-нибудь с Днепра. Только почему здесь, а не по мостовой? Наверное, дороги не знает…

— Тпр-р-р-р-р… — выпятил губы кучер и осадил коней у самых окон.

— Ой, папа, это к нам! — закричал Миша. — Это, может быть, к тебе богатый заказчик?

Старый Гайсинский выплюнул в руку булавки, поправил очки, но сейчас же отправил все булавки обратно в рот и махнул рукой, словно хотел сказать: какой там богатый заказчик!.. Гайсинский давно уже перестал ждать богатых заказчиков.

— Здесь живет гимназист Гайсинский? — спросил громко кучер.

— Здесь. А зачем он вам нужен? — спросила Рахиль.

— Пускай собираются. Приказано отвезти их в Отрадное.

— Меня? В Отрадное? — удивился Миша.

— Так точно. Не дадите ли, барышня, стаканчик воды?

Миша вынес кучеру стакан воды на блюдце. Кучер выпил, крякнул и вытер губы манжетой своей щегольской рубахи.

— Жара, как летом. Садитесь, паничу, поедем!

— А зачем мне туда ехать?

— Не могу знать. Сам барин приказали. И чтоб сейчас же вас привезти.