Юрий Вебер - Когда приходит ответ

А кто же подумает о том, как с этими схемами справляться? По каким правилам, по каким законам надо строить их, чтобы извлекать из них нужное действие? Управление, сигнализацию, контроль… Да и есть ли они, эти правила и законы релейных схем?

Если и раньше возникал, мучил тот же вопрос, так ведь это было скорее его личным, мартьяновским делом, его любопытством, желанием помочь себе в релейных схватках. А теперь совсем другое. Теперь это уже и обязанность, его научная обя занность, раз уж он претендует на занятие наукой, хочет говорить ее языком и взялся руководить вот такой лабораторией академического института. Наука и должна находить правила, законы. Иначе, в чем же ее обязанность?

Весь свет ему теперь загораживали реле. Он нырял по эскалатору в метро (даже для москвичей — все еще приятная новинка), отдавался гулкому стремлению вагона по трубе туннелей, а сам, смакуя, подсчитывал, какая армия реле обслуживает бесперебойность и безопасность этого восхитительного подземного бега. Читал о строительстве канала Москва — Волга, о том, какие там гигантские ворота на шлюзах должны подчиняться команде «открыть — закрыть», какие мощные насосы будут перекачивать воду по ступеням, какая там нужна сигнализация, и думал: «Эге, без реле-то вам не обойтись!» И в обычном лифте видел их неприметную роль — тех контактных переключателей, что передают вызов и дают ход, и останавливают на этажах, и оповещают «занято» или «свободно». Даже в первом экспериментальном автомате-закусочной, куда забегал Мартьянов по холостяцкой привычке, находился предлог отдать должное исполнительности реле: ибо до десятка должно их сработать, чтобы человек мог, например, опустив монетку, выпить стакан газировки с сиропом. Реле, реле…

Если бы Мартьянову предложили изобразить эмблему технической эпохи, он наверняка нарисовал бы катушку из проволоки с лапками контактов. Реле!

Их нагромождают в схемах все больше и больше. Их делают теперь разных видов, с разными свойствами, для разных целей. И реле с одной парой контактов и со многими контактами, и реле постоянного тока, и реле переменного тока. И реле, действующие мгновенно, и реле с замедлением, рассчитанные на выдержку времени. И реле, настроенные на определенную полярность и на определенную частоту… Широчайшая гамма отлично сделанных и отлично действующих аппаратиков, позволяющих разыгрывать разнообразнейшие варианты переключений, — язык электрического разговора.

Но как все эти элементы, эти отдельные клеточки соединять? Как вызывать из их сочетаний нужное действие? Если из одних и тех же элементов можно составлять десятки и десятки различных комбинаций. Если один и тот же результат можно получать самыми разными путями. А какой лучше? Какой дает наиболее простую и выгодную схему?

Говорят иногда: схема как паутина. Смотря как понимать.

Паутина может означать и стройную целесообразность, а быть может, и просто путаницу, в которой увязнешь с головой.

Кто же даст ответ: по каким законам могут складываться и действовать эти релейные паутины?

Мартьянов опять окидывает взглядом свой научный отряд. Неужели так никто еще и не задумывается? Что там Вадим Карпенко? Сидит, хмурится, елозит карандашом по бумаге. Что, запутался в паутине? А где ключ, чтобы все это распутывать?

Ответа не было.

Едва Мартьянов растворил указанную ему дверь, как густой табачный запах ударил навстречу. Человек, сидевший в комнате за столом, казалось, целиком ушел в свое занятие. Кончиком остро отточенного карандаша водил он по линиям какой-то схемы, жуя в губах короткую потухшую папиросу. В пепельнице была их целая горка. А пожелтевшие кончики его пальцев говорили о том, что он любит мять и растирать в задумчивости окурки.

Мартьянов знал — про таких, как сидевший перед ним, говорят: «Тише, там работает схемист!» Один из тех, кто владеет секретами составления схем, кто умеет разбираться в сложной паутине, извлекая из сочетаний реле всевозможную автоматику. В каждой отрасли известен такой властелин, держащий в руках ключи релейных решений, отдавший изучению схем узко определенного назначения всю свою инженерскую жизнь, все свои порывы, прокуривший себя насквозь в муках предварительных, приблизительных, обещающих и отброшенных вариантов. Один посвятил себя телефонным коммутаторам, другой — железнодорожным стрелкам, третий — пожарной сигнализации. Но авторитет и власть их в своем кругу неоспоримы. И табачный дым вечно плавает над их склоненными головами, как священное воскурение.

Схемист! Это почти имя собственное.

— Из академии? — удивился схемист, когда Мартьянов назвал себя. — Ага, высокие материи!

Нелегкую роль взял на себя Мартьянов. Он вторгался в то, что было, может, самым деликатным, щекотливым в умении, в мастерстве, в искусстве этого человека. Хотел расспросить, каким инструментом владеет тот, чтобы вязать сеть релейных построений. Знает ли правила, законы?

Схемист покосился на него и сам ответил вопросом:

— А с какими схемами вам приходилось иметь дело?

А вы, если не ошибаюсь, главным образом по запуску моторов? — отвечал Мартьянов вопросом на вопрос.

Смотрел вашу книжку. После нее наметилось что-нибудь новенькое? — прикрывался вежливостью схемист.

Новенькое может дать только какой-то новый метод. Общий метод… — осторожно подступал Мартьянов.

— Тоскуете по рецептам? — не удержался схемист.

— А как вы подходите? — воспользовался Мартьянов, Они еще долго примеривались друг к другу. Наконец схемист сказал с раздражением:

— Общий метод! Вам шпаргалку подавай. А схему чувствовать надо, понимаете, чувствовать!

Мартьянов и не отрицал, что схему надо чувствовать. Его ли в этом убеждать! А все же… Уж на что музыкант витает в сфере чувств, но он знает законы гармонии, правила контрапункта… Самая чувственная область и в то же время самая строго закономерная.

— Красивое сравнение! — едко заметил схемист.

— А нам-то, в точной технике, и подавно полагалось бы. Вместо этой магии… — Мартьянов кивнул на разостланную схему. — Какие-то основы…

— Э-э, товарищ по несчастью! — вдруг смягчившись, протянул схемист. — Вот мои основы… — И он наклонил голову, показывая заметную лысину, обрамленную седоватым пушком.

Встал, извлек из шкафа одну за другой груду толстых папок, расстегнул их быстрым, привычным движением и выложил перед Мартьяновым несколько стопок схем. Строго рассортированные, пронумерованные, подшитые и прошнурованные.

Вот моя наука! — положил на них сухие, костистые пальцы. — Тут все мои годы. Собрано все, что касается моей области. Управление электромоторами. В другое я и не лезу. Все схемы, которые я сам составил, которые составляли мои товарищи, которые где-нибудь попадались. Собирал по крохам, сравнивал, распределял. Тут для меня полное руководство. Знаю, где что лежит, знаю, как пытались решать каждый релейный узел. Разбудите меня, и я скажу, в какой папке и под каким номером.