Ирина Пивоварова - Однажды Катя с Манечкой

Однажды я сидела дома и пила чай с сушками и вишнёвым вареньем.

"Эх! — думала я. — До чего же славно всё-таки чай пить! Жалко только, что я одна сижу. Зашёл бы кто-нибудь на огонёк, что ли!"

И только я так подумала — дзинь! — звонок. Пришли две мои знакомые девочки, две родные сестры Катя и Манечка Сковородкины. Мы с ними в соседних подъездах живём, они — в третьем, а я — в четвёртом.

— Здравствуйте, тётя Ира! — весело закричала с порога старшая, Катя, неполных семи лет. А что вы делаете, чай пьёте, да? Вот здорово! А мы думали, детские писатели целыми днями только книжки пишут.

— Здравствуйте, тётя Ира! — солидным басом вторила ей младшая, Манечка, неполных шести. — А можно нам с вами тоже чаю попить? А то я очень чай люблю. — И Манечка погладила себя по животу, чтобы показать, как она любит чай.

— И я люблю! — махнула тощей рыжей косичкой Катя. — Особенно с вареньем!

— А я особенно с сушками! — сказала Манечка.

— Так что же вы стоите? Садитесь! — пригласила я.

Катя с Манечкой мигом забрались с ногами на диванчик и наполнили блюдца вареньем. А я налила им крепкого душистого чаю, Кате в стакан с подстаканником, а Манечке — в большую чашку с синим кораблём.

— Чур, мой стакан! Чур, моя чашка! — закричали одновременно Катя с Манечкой, схватили одна — стакан, другая — чашку и, очень довольные, принялись прихлёбывать чай с вишнёвым вареньем. Манечка — из стакана с подстаканником, Катя — из чашки с синим кораблём.

— Ой, как вкусно! Какое вареньице сладкое! Правда, Манечка? — весело сказала Катя и как бы невзначай двинула своим острым, как конец линейки, локтем в пухлый Манечкин бок.

Манечка поперхнулась, но стакан не выронила (она его цепко держала).

— Прелесть вареньице, — важно сказала Манечка. — А сушечки — ещё лучше. Правда, Катечка? — Поставила стакан на стол, повернулась к сестре Кате и так щёлкнула её по лбу, что по комнате звон пошёл.

— Ну вот что, хватит, уважаемые сестры! Вас надо рассадить, — сказала я. — Вы почему себя так безобразно ведёте? Да если бы я только знала, ни за что вас чаем не стала бы поить! Лучше бы Нинку Кукушкину позвала и всё варенье с сушками ей отдала!

— Ой, не надо! Не надо Нинку Кукушкину звать! сразу испугались Катя с Манечкой. — Нинка — вредная! Она нас Сковородками дразнит!

— Знаю я вас! — сказала я. — Вы, наверное, сами первые её дразните.

— Не дразним! Не дразним! — закричали обиженно Катя с Манечкой. Мы только очень редко ей говорим "Кукушка-кукушка, глупая ватрушка, в лужу упала, грязи набрала".

— Так я и знала, — сказала я. — Хороши, нечего сказать!

— Мы не виноваты, — сказали Катя с Манечкой. — Зачем она на нас Косте Палкину наябедничала, что мы у него ружьё сломали? Костя после этого с нами целый день дружить не хотел. А мы не нарочно. Оно само сломалось, правда, Манечка?

— Ага. Хоть бы эту кукушку-ватрушку Змей Горыныч за синие моря, за зелёные леса унёс! Знаете, как во дворе без неё хорошо бы стало! Вот возьмём и пошлём Змей Горынычу телеграмму: "Срочно унеси Нинку Кукушкину за зелёные леса и утопи её в синем море".

— Ничего себе! — удивилась я. — Вот вы, оказывается, какие жестокие дети, а я и не знала!

— Это Катя жестокая! Катя! — сразу закричала Манечка. — А я хорошая девочка! Добрая и послушная. Меня мама с папой всегда хвалят. Знаете что, тётя Ира, я вас давно хотела попросить: напишите про меня, пожалуйста, книжку, чтобы другим детям меня в пример ставить. Знаете, я как всем детям понравлюсь!

— Лучше про меня напишите! — обрадовалась Катя. — Ничего в Манечке хорошего нет.

— Это в Кате ничего хорошего нет! Скорее про меня напишите. Знаете, какая книжка, тётя Ира, хорошая получится! Я вам всё сам а про себя расскажу, вам и сочинять ничего не надо будет.

И вы знаете, мне почему-то и в самом деле вдруг захотелось написать книжку про двух этих смешных девчонок. Просто даже непонятно, почему? Вроде девчонки как девчонки. Ничего замечательного. Даже наоборот.

И действительно, я взяла и написала эту книжку. Вот она, перед вами.

Катя с Манечкой её уже прочли. Они её раз двадцать во двор таскали, всем показывали: Косте Палкину, Нинке Кукушкиной, Матвею Семёнычу, их приятелю, и даже дворнику Симе Ивановой, с которой у них были довольно сложные отношения. И ничего, всем понравилось. Даже вредной Нинке Кукушкиной.

Итак, жили-поживали на свете Катя и Манечка Сковородкины. (Это только так говорится "жили-поживали". На самом деле они и сейчас живут себе поживают, только постарше стали)

Были это дети неплохие. Довольно даже симпатичные. Во всяком случае, иногда (очень редко, правда!) их родители Вероника Владимировна и Валентин Борисович бывали ими довольны

Это случалось, когда Катя не отнимала у Манечки любимую Манину куклу Зюзю с роскошными розовыми локонами, с оторванным ухом и с пришитой чёрными нитками правой рукой; стеклянные шарики, которые Маня держала в специальной картонной коробочке и тёрла по утрам Зюзиной юбкой, чтобы блестели; осколки красной чашки в горошек, хранимые Маней в тумбочке пуще зеницы ока; камешки с Южного берега Крыма; сломанную ракетку от бадминтона; мамину пудреницу с треснутым зеркальцем, пуговицу и прочие весьма любимые Манечкой вещи, а Маня в ответ не поднимала оглушительный рёв и, заливаясь горючими слезами, не кричала оглушительным басом на всю квартиру: "Отдай, Катища-вредятища! Всё маме скажу! "

Когда Манечка не каталась без очереди на неподвижном велосипеде, который сделал для детей Валентин Борисович, и тощая Катя, безуспешно пытаясь столкнуть обеими руками с велосипеда толстенную Маню, не заявляла оскорблённо: "Слезь, Манища-тараканища! Всё папе скажу! "

Когда Катя и Маня не топали, как слоны, не визжали, как поросята, не орали, не били в кастрюли палками и не носились друг за другом, как разъярённые пантеры, по квартире.

Когда не разбивали посуды и тайком не выкидывали осколки в мусоропровод, а если выкидывали, то честно в этом признавались.

Когда жадная Манечка не съедала предназначенное для Кати мороженое, а вредная Катя не ставила Мане подножку именно в тот момент, когда Манечка торопилась первой поцеловать папу, возвращавшегося с работы, и неповоротливая Маня не грохалась на пол, как туго набитый мешок с картошкой, и вместо радостных приветственных возгласов по поводу прихода дорогого папочки стены прихожей снова не сотрясали громоподобные вопли.