Антон Инголич - Мальчик с двумя именами

— Телефон, телефон! — крикнул он и спрыгнул с верхней ступеньки.

Но проводник успел придержать его за рукав:

— Куда вы, поезд отправляется!

Действительно, в эту самую минуту поезд тронулся.

— Позвоните, — крикнул Перко толпе, — позвоните в Любляну, скажите, что Янко возвращается, что…

— Не волнуйтесь! Я уже сообщил по станциям до самой Любляны, — успокоил его железнодорожник.

— И как я забыл про телефон! — сокрушался Перко, входя в купе. — Хотя ничего страшного, наши газеты и без меня узнают. — Он положил руку на плечо Янко: — Ай да Лойзе! Разыскал тебя на Северном море, привёз на родину. Разве не прекрасны здешние места?

Янко казалось, что он попал в волшебную страну. Лойзе прав, здесь ничуть не хуже, чем в Гарце. Белые ленты дорог среди яркой, сочной зелени долин и ущелий, вдоль дороги стремительно бежит река, голубая, как небо, и такая прозрачная, что видно усеянное белыми камнями дно, над лугами возвышаются взгорья, поросшие тёмно-зелёными лесами. А ещё выше — серые громады гор с ослепительно белыми снеговыми вершинами.

Поезд стоял на крохотной опрятной станции. Многие здесь сошли, отъезжающие сели, иные ждали встречного поезда. Среди них была большая группа школьников-экскурсантов. Сбившись в кучку, они громко разговаривали, смеялись и отчаянно жестикулировали. Четверо мальчиков стояли чуть поодаль и с любопытством разглядывали сидевших у окна пассажиров. Вдруг они сорвались с места и вихрем полетели к вагону.

— Янко! Янко!

Остальные кинулись за ними.

— Здравствуй, Янко!

Высокая девушка достала из сумки маленькую книжечку в красном сафьяновом переплёте.

— Вот тебе, Янко! Это Франце Прешерн [2] Фра́нце Пре́шерн (1800–1849) — выдающийся словенский поэт. , наш замечательный поэт. Мы только что были в доме, где он родился. Прими его стихи на память о сегодняшнем дне.

— Бери, бери! — просили ребята.

Янко с удивлением взял маленькую книжечку.

В это время поезд тронулся.

— До свидания, до свидания, Янко!

— До звидания, до звидания! — крикнул он.

Это было первое словенское слово, которое он произнёс через столько лет. И хотя он произнёс его неправильно, ребята и не подумали обидеться. Наоборот, в их глазах Янко увидел восторженное одобрение. Все дружно махали ему руками.

А мысли Янко были уже с приёмной матерью, в Германии. Поездка была бы куда приятней, будь она с ним! Ей бы здесь тоже понравилось. Ведь здесь всё так же, как в её родном Шнееберге. И нет Грота, который и к ней плохо относился. И, наконец, здесь живёт его настоящая мать. Они могли бы жить вместе, могли бы…

— Здравствуй, здравствуй, Янко! — прервал его раздумья усатый железнодорожник и помахал ему рукой.

— Штрафствуй, штрафствуй! — ответил Янко и словами и жестами. А когда скрылась из виду сторожка с приветливым железнодорожником, он повернулся к Перко: — Что значит слово «штрафствуй»?

Перко объяснил. Ну и попыхтел над ним Янко, пока не выговорил правильно. Затем пошли расспросы о других словах. Он хотел знать, как называются по-словенски пробегавшие за окном предметы. Одни слова ему удавались с первого раза, например небо, гора, поток, река. Другие — дорога, здание, сосна, — как он ни бился, никак не выходили. Перко терпеливо и охотно учил его словенским словам и фразам.

Разговор их привлёк внимание соседей по купе.

— Ну и дела! — вздохнула пожилая крестьянка. — Такой большой мальчик должен сызнова учить родной язык!

Наконец первый урок словенского языка утомил Янко, и Перко перешёл к рассказам о партизанской борьбе в лесах и горах, мимо которых они проезжали. Рассказал ему и об отце, и о его отряде. Сердце Янко преисполнилось гордости. Время от времени он высовывался в окно.

— Разве мы ещё не приехали в Тенчах, в Сте… Сте…

— В Стеничи, — помог ему Перко.

— …Сте-ни-чи?

— Потерпи, к вечеру приедем. А сейчас будет Крань. Это моя родина.

Янко с интересом рассматривал показавшиеся вдали заводские трубы, а Перко развлекал его весёлыми рассказами о своём детстве.

Платформа была запружена людьми.

— Сколько народу! — крикнул Янко.

Перко тоже удивился.

— Что здесь празднуют? — спросил он человека, который, отделившись от толпы, подбежал к вагону ещё до остановки поезда.

В ответ грянуло дружное:

— Здравствуй, Янко!

Янко пришлось выйти на перрон. Со всех сторон его осыпали приветствиями, цветами, подарками…

Трое рабочих в синих комбинезонах протолкались сквозь толпу. Один держал набитый ранец, второй — лыжные ботинки, третий — лыжи.

Янко с любопытством взял лыжи.

— Зимой, когда будет снег, я приеду в Стеничи и научу тебя ходить на лыжах! — крикнул ему Лойзе в окошко.

Янко поблагодарил за подарок, и тут свист паровоза напомнил ему о том, что пора возвращаться в вагон.

На скамьях и полках купе его ждали свёртки, коробки, книги и цветы. Глядя на них, он улыбался от счастья и изумления, будто видел волшебный сон.

— То ли ещё будет в Любляне! — заметил кто-то из пассажиров.

— Все как один радуются, что Янко возвращается, что справедливость восторжествовала, — сказал сосед Перко.

— А счастливее всех его мать, — с грустной улыбкой добавила женщина, думавшая о своём единственном погибшем сыне.

Ана ещё не знала о том, что сын её едет домой. С того самого дня, как она вернулась из Германии, на Слемене царила мёртвая тишина.

Только с приходом Ловренца Слеме оживилось.

— Эй, Ана! Женщины, где вы? — крикнул он, въехав пополудни во двор. — Поторапливайтесь, если хотите к вечеру вспахать и посеять! Где пшеница?

Вскоре он уже весело погонял лошадей:

— Ну, Гнедко! Давай, Белый, давай!

— Земля твёрдая, — сказала Ана. — Дождя бы.

— Не дождя, а целого наводнения! Земля совсем ссохлась, летом и то была рыхлее. Потому так трудно пахать.

— И вообще всё идёт труднее, — вздохнула Ана. — Тогда ты говорил, что к осенней пахоте Янко будет дома…

Ловренц задумчиво посмотрел на дорогу.

— До сих пор никаких вестей?

Ана отрицательно покачала головой.

— Ежели наши обещали его искать, то, уж поверь мне, будут искать, пока не найдут! — уверенно воскликнул Ловренц. — А коли за поиски взялся журналист Перко, то будь спокойна, мигом его сыщет.

— Думаешь? — с надеждой спросила Ана.

— Вот увидишь, в один прекрасный день Перко заявится с ним без всякого предупреждения. Знаю я этих журналистов. Любят устраивать сюрпризы. В войну, бывало, всегда приносили в отряд ворох новостей. И каких! Варшава освобождена, Белград взят, в Вене русские. Журналисты шутя освобождали большие города, огромные территории, а мы кровью поливали каждый бункер, каждую пядь земли.

— Твоими бы устами мёд пить!