Николай Федоров - Сказано — сделано

Когда друзья возвращались домой, каждый из них держал в руках по книге. Павел Андреевич предложил им взять что-нибудь на выбор. Потом, прочитав, они зайдут к нему и возьмут взамен что-то другое.

— Гляди, какой человек-то хороший оказался, — сказал Саша. — Добрый. Ну, теперь…

— Теперь, Ляпа, — перебил друга Коля, — мы в лепёшку разобьёмся, но портфель Павла Андреевича с книгой найдём. Ты со мной согласен?

— Ну! А я-то про что тебе толкую?! Сказано — сделано!

В школе во время большой перемены Коля сказал:

— Кирилл, нужен граммофон.

— Знаешь, патефон такой старинный с трубой, — добавил на всякий случай Саша.

Кирилл выдул большой розовый пузырь и, снова втянув жвачку в рот, небрежно спросил:

— Кому нужен? Вам?

— Нам.

— Ну, вот вы и ищите. Я-то тут при чём?

Кирилл хитрил. Он набивал себе цену. Ему льстило, что эта вечно подтрунивающая над ним пара обращается к нему за помощью. Граммофон — это не какая-нибудь переводная картинка и не пластик жевательной резинки. Причём он хорошо знал, что за старым барахлом идёт настоящая охота.

— Слушай, Кирюха, кончай придуриваться, — сказал нетерпеливый Саша. — Говори толком: можешь достать или нет.

— А что я буду с этого иметь?

К этому вопросу друзья наши, как ни странно, готовы не были. Они как-то совершенно упустили из виду, что Зюзин никогда и ничего не делает просто так. И тут Саша вспомнил, что у него в портфеле лежит костяная палочка. Та самая, про которую Коля сказал, что она напоминает ему швейную иголку пещерных людей. Саша собирался сегодня показать своё творение историку и поговорить с ним о портняжном искусстве в доисторические времена.

— Послушай, Кирилл, — сказал Саша. — У меня тут одна вещица есть — закачаешься. — Он порылся в портфеле и достал иглу.

— Это ещё что за рыбья кость? — сказал Кирилл.

— Да ты знаешь, что это такое? — поддержал друга Коля. — Это швейная игла неандертальца. Изготовлена десять тысяч лет тому назад из бивня мамонта. Музейная ценность! Вот!

Кирилл покрутил в руках музейную ценность, почесал ею за ухом и сказал:

— Врёте вы всё. Небось сами из козлиного рога выпилили.

Истина в словах Кирилла была так близко, что Саша уже хотел обидеться и сказать что-нибудь грубое. Его авторское самолюбие было задето. Дело спас Коля.

— Чудак ты, Кирюха, — сказал он. — Ничего не понимаешь. Ты посмотри, какая тонкая работа. Какая полировка. Эту иглу нам подарил один знакомый археолог. Он её из пустыни Гоби привёз.

— А почему же он вам отдал, а не в музей?

— Да, понимаешь, там они целую пещеру этих иголок нашли. Склад, наверно, неандертальский.

— Ага, склад. А швейных машинок, случайно, на этом складе не было? Ну вот что, лапшу на уши вы мне тут хорошо вешали. Теперь слушайте. Во-первых, граммофона у меня нет и, где его взять, я не знаю. Но я поспрашаю. Во-вторых, если я этот шарабан достану, то вы хозяину — цену, а мне даёте за него червонец. А эту рыбью кость уж я, так и быть, возьму в придачу. Так что, джентльмены, копите денежки.

Кирилл и сам уже третий месяц упорно копил, экономя даже на завтраках. Ему ужасно хотелось купить доску на колёсиках, именуемую «скейтбод». Катание на доске у Кирилла получалось, прямо скажем, никудышное: он всё время падал. Да и не так уж ему нравилось на ней кататься. Но от одного названия можно было сойти с ума.

— Винегрет, аптека, семафор, выражение, карман… — диктовал Коля, взад и вперёд прохаживаясь по комнате. Временами он подходил к столу и недовольно морщил нос.

Приближалась годовая контрольная по русскому, и Коля хотел во что бы то ни стало вытянуть друга на четвёрку. Саша сопротивлялся как только мог. «Тройка объективно отражает уровень моих знаний», — повторял он фразу, услышанную от учительницы. Но Коля был неумолим.

На диване, свернувшись калачиком, дремал Маркиз. Глаза у кота были закрыты, и лишь одно ухо лениво пошевеливалось, прислушиваясь к диктанту. За стеной торопливо стрекотала пишущая машинка Татьяны Николаевны. Пауковский доклад, аккуратно отпечатанный в трёх экземплярах, уже летел на высоте десять тысяч метров в солнечную Францию, а у Татьяны Николаевны была уже новая и, как всегда, срочная работа.

Коля подошёл к столу и, не выдержав, ткнул пальцем в тетрадь:

— Ляпа, ты что, нарочно ошибки делаешь? Мы это слово уже сто раз писали! И не говори только, что слово «выражение» можно проверить словом «рожа». Я это уже слышал.

— У меня палец болит, — сказал Саша. — Кажется, вывихнул. И вообще, давно пора сделать реформу русского. Надо, написать в Академию наук.

— Ты уж тогда на магнитофон своё послание запиши и плёнку бандеролькой пошли.

— Это почему?

— Да потому, что если ты письмо напишешь, про РИформу, то тебя сразу раскусят.

— Издевайся, издевайся. А только скоро твоя грамматика вообще не нужна будет. Я по радио слышал, что такого робота сделают, который прямо с человеческого голоса писать будет. Ты диктуешь, а он сразу записывает. Так что для человека только творческая работа останется. — И Саша постучал себя кулаком по голове, наглядно показав, что творческая работа происходит именно там. — Ведь главное что? Главное — мысль выдать. Вот, к примеру, я говорю: «Козёл пошёл в огород». Тут что главно? Идея. Мысль моя. А уж как там: «кАзёл» или «кОзёл», «АгАрод» или «ОгОрод» — это дело техническое. Пусть робот об этом знает.

— Ты всё сказал?

— Всё.

— Тогда пиши дальше: путешествие…

Но написать каверзное слово «путешествие» Саша не успел. В прихожей послышался звонок. Саша с радостью бросил ручку и дёрнулся к двери.

— Сиди, сиди! — сказал Коля. — Мама откроет. Это, наверное, к ней соседка.

Но Коля ошибся. Татьяна Николаевна заглянула в комнату и сказала:

— Коля, к тебе товарищ. Почему-то он пришёл с пылесосом.

И тут же вошёл Кирилл, таща перевязанную коробку, на которой было написано: «ПЫЛЕСОС ВИХРЬ».

— Ты что, совсем?.. — Коля недоуменно посмотрел на Кирилла и покрутил пальцем у виска. Но Кирилл не обратил на это никакого внимания. Он степенно опустился на диван, подёргал кота за ухо и сказал:

— Фу, жарко. Скородумов, чего-нибудь попить дай. Холодненького.

Коля молча пошёл на кухню и принёс оттуда большущую кружку воды. Кирилл напился и, помолчав, сказал:

— Попалась тут мне одна штуковина. Правда, это не граммофон, но тоже смешная бандура.

Он развязал верёвку и вынул из коробки какой-то прямоугольный ящик из старого, потемневшего дерева. Углы и рёбра ящика были обиты позеленевшей медью, а одна из сторон представляла собой решётку наподобие автомобильного радиатора. Сбоку имелось отверстие величиной с трёхкопеечную монету. Рядом с отверстием была прибита металлическая бляшка с изображением танцующего человечка в тирольской шляпе. Под ним было написано: «Бинг Верке. Майнц 1903».