Николай Федоров - Сказано — сделано

— Давайте, мы вам поможем? — предложил Коля.

— Нет, нет, спасибо, друзья. Я сам. Да у меня уж готово всё. Помните старую восточную мудрость: человек за свою жизнь должен посадить хотя бы одно дерево.

— Да, хороший тополёк вырастет, — сказал Саша, разглядывая саженец.

— Ты прав, дружок, — сказал Павел Андреевич. — Хотя из него вырастет могучий вяз.

— А у Ляпы все деревья — тополи, — сказал Коля. — А всё, что с иголками, — ёлки.

— Да ты бы уж помолчал, Мичурин, — обиделся Саша. — Сам-то кактус от фикуса отличить не можешь. — В комнатных растениях Саша считал себя знатоком.

— Напрасно стараешься, папаша, — произнёс проходивший мимо мужчина с сеткой картошки. — Тут дом будут строить, сломают твоё дерево.

— Насколько я понимаю, дом будут строить несколько дальше, — ответил Павел Андреевич.

— Всё равно. Как трактора да бульдозеры заездят, так мигом и сомнут.

— Ну, это уж дело их совести, — сухо произнёс Павел Андреевич.

— Да при чём тут совесть. Здесь такая огромная работа завертится — кто тут будет за твоим деревом смотреть. Лес рубят — щепки летят. — И, махнув рукой, человек с картошкой удалился.

— Это неправильно, — огорчённо замотал головой Павел Андреевич. — Это совершенно неправильно. Большая работа не может быть помехой для совести. Даже наоборот.

— А мы хотим вам кое-что рассказать, — сказал Коля.

— Слушаю, ребята, слушаю. — Старик воткнул лопату в землю и с вниманием посмотрел на ребят.

— Понимаете, познакомились мы недавно с одной женщиной. Пожилая уже…

Но продолжить Коля не успел. У подъезда, лихо скрипнув тормозами, остановилась машина. Из неё энергично вышла уже знакомая нам дочь Павла Андреевича. На этот раз на ней был лёгкий белый комбинезон и большие солнцезащитные очки, закрывавшие половину лица.

— Какая идиллия, — сказала она, подходя. — Пионеры и ветеран сажают деревья.

— А что в этом плохого? — спросил Павел Андреевич.

— Ничего, ничего. Сажайте на здоровье. Тебе, отец, уже и слова нельзя сказать. Каждое лыко — в строку. Давай не будем ссориться. Ты написал заявление?

— Нет.

— Ну а что же ты тянешь?

— Знаешь, Нина, — потупившись, отвечал старик, — я решил, что это… ну, не совсем хорошо. Машины у меня нет, я на ней не езжу, зачем же я буду просить гараж? Ведь я его буду просить для себя лично. А лично мне он не нужен.

— «Я», «меня», «мне»! А на дочь, на внука — о зяте я уж не говорю — тебе наплевать. Ты можешь любить только чужих. Своя семья тебя не волнует.

— Зачем так говорить. Дело же не в этом. Ты пойми, Нина: вот вы, здоровые, молодые люди, будете пользоваться гаражом, который государство предназначает для какого-нибудь заслуженного человека. Наверняка старого и почти наверняка больного. Можешь ты положа руку на сердце сказать, что дело это безупречно в нравственном смысле?

— Но ведь все так делают! Все! И никто не находит тут ничего зазорного. Потому что это — реальная жизнь. А ты живёшь в выдуманном мире.

— Я не знаю… Не знаю, что делают все, — глухо сказал Павел Андреевич. — Человек, прежде всего, за свою собственную совесть отвечает. И потом, ты ошибаешься. Люди, которые тебя окружают, — это ещё далеко не все. К счастью.

— Папочка, дорогой, давай оставим эту книжную демагогию. Дело совсем простое, житейское. Уверяю, никто тебя не осудит, если ты напишешь это пустяковое заявление. Я позвоню вечерком. — Нина сняла очки, мило улыбнулась и, поцеловав отца в щёку, направилась к машине.

— Её не смутишь, — грустно сказал Павел Андреевич, глядя вслед дочери.

Потом они все втроём сидели под голубым торшером в комнате старика и ребята наперебой рассказывали о том, как они давали свой удивительный концерт для шарманки, как познакомились с Марьей Алексеевной и как потом обнаружили у неё старинный томик Лермонтова. Павел Андреевич напряжённо слушал, а когда ребята закончили, встал и взволнованно заходил по комнате.

— Боже мой! Неужели это она?! Значит, она жива. Боже мой, невероятно!

— Хотите, мы прямо сейчас к ней все вместе пойдём? — спросил Коля.

— Нет, нет, так сразу… Я не могу. Сначала вы… Вы зайдите. Только не говорите ей ничего заранее про меня. Ведь надо же! Все эти годы мы были так близко!

Дверь, как и в прошлый раз, открыла соседка Елизавета Васильевна.

— Нету её, нету, — поспешно и, как показалось ребятам, сердито проговорила она. — Уехала.

— Как уехала? Куда? — с удивлением спросил Саша.

— К сестре уехала. В Новороссийск.

— Странно, — сказал Коля. — Она вроде и не собиралась совсем. Так неожиданно… И когда она приедет?

— Не знаю, ребятки, не знаю. Может, и совсем там останется.

— А мы… Нам она ничего не просила передать?

— Ну как же, как же. Сейчас, погодите чуток.

Старушка засеменила в глубь коридора и вскоре вернулась, держа в руках книгу. Ребята сразу узнали томик Лермонтова.

— Вот. Книжку велела вам отдать. Ну, ступайте с богом, ступайте. Некогда мне.

Ребята молча спустились по лестнице и так же молча прошли половину квартала. Ветер нагнал с залива на город тяжёлые, набухшие тучи, и первые чёрные капли упали на сухой асфальт.

Наконец Саша не выдержал и сказал:

— А вообще-то правильно. Давно нужно было это сделать. С её-то здоровьем в нашем болотном климате жить! А там тепло, фрукты. Да и легче с сестрой-то. Веселее. Как думаешь, Колян?

— Всё верно. Только уж больно неожиданно. Вдруг взяла и уехала. Сама ведь говорила, что ни за что не поедет.

— Ну, мало ли. Всякое бывает. Может, сестра позвонила или телеграмму прислала. Мол, срочно приезжай и — никаких!

— А почему ж она нам ничего не сообщила? Мы ведь договаривались. Помнишь, она ещё сказала: «Я буду вас очень ждать».

— Да, это странно, — подумав, сказал Саша, а потом вдруг остановился и хлопнул друга по плечу: — Ну и дураки же мы! Как, спрашивается, она могла нам сообщить, если мы ей ни адреса, ни телефона не давали?!

— А ведь и верно, — сказал Коля. — Сами виноваты.

Дождь усилился. Где-то далеко заурчали раскаты грома. Казалось, высоко в небе скручивают гигантский бумажный рулон. Ребята зашли под навес остановки и присели на скамейку. На перекрёстке в ожидании зелёного нервно газовал автобус.

— Вот что, Ляпа, ты иди домой и жди меня во дворе, — сказал Коля. — А я ещё раз к Елизавете сбегаю. Надо бы у неё хоть адрес взять.

— Так давай вместе.

— Нет, не стоит. Я один, быстренько… Ты меня во дворе жди.

— Извините, Елизавета Васильевна, — сказал Коля, снова заходя в тусклый коридор. — Я хотел у вас адрес Марьи Алексеевны попросить. Вы ведь, наверное, знаете.

— Не знаю, не знаю я никакого адреса! Иди ты, Христа ради, домой! — совсем уж сердито отвечала старушка.