Марк Ефетов - Звери на улице

Теперь, когда озорного валдайца убрали в клетку, вокруг сетки стало посвободнее. Мишка-озорник был главным зрелищем в зоопарке, это было ясно. На время кормления его водворили в клетку, и зрители стали расходиться, а доктор Рознер и Маргит стали теперь рядом со Славой.

— Ну как? — спросила Маргит.

— Ваш Мишка? — спросил доктор.

Слава ответил вопросом на вопрос:

— Скажите, доктор, белые пятнышки на плечах могут исчезнуть? У моего ведь было два белых пятнышка, точно как погончики. А у этого, хотя он так на него похож, пятнышек этих нет.

— Раз нет, — сказал доктор, — значит, и не было. А медведи чаще похожи друг на друга, чем люди. Может быть, они между собой разбираются, но мы, даже работающие с ними, часто их путаем. Так что, мой юный друг, в этот раз считайте, что вам не повезло. А вот, кстати, идет Марта.

Слава увидел девушку с блокнотом, которая заходила в кабинет к директору зоопарка. Директор Рознер пошел к ней навстречу, а Слава смотрел как бы немое кино. Он не слышал, о чем они говорили, но для него все стало ясно: в Берлинском зоопарке его Мишки-валдайца нет.

Поездка Славы в ГДР проходила как кинокартина: быстро-быстро мелькали люди, гостиницы, автобусы — все новое, никогда не виденное. Так много было всяких впечатлений, что не оставалось времени оглянуться назад, вспомнить то, что было в Славиной жизни до этой поездки. И все-таки в какие-то минуты он вспоминал маму, Глебку, Шустрика. Особенно запомнился Шустрик во время прощания.

Да, конечно, Шустрик почти всегда нервничал, суетился, визжал и вертелся волчком, когда Слава уходил. Казалось, что Шустрик при этом говорил: «А меня почему не берете? Я тоже хочу гулять».

Но в тот раз, когда Слава уходил с мамой на вокзал, Шустрик не просто визжал и суетился. Он скулил, плакал. Ну как, как мог он узнать, что Слава уезжает, и не куда-нибудь на дачу, а за границу? Шустрик жалобно скулил, ползал на животе, терся мордой о Славин ботинок.

Нет, вспоминать это не было сил.

Чем дольше длилось путешествие, тем чаще Слава вспоминал Москву, свой дом, маму и Шустрика. И Славе хотелось, чтобы мама видела его здесь, в поездке, видела, какой он самостоятельный.

Когда мама провожала Славу в Берлин, она, конечно, думала, что он все время будет с Яковом Павловичем, как какой-нибудь дошколенок со своей воспитательницей из детсада. А получилось так, что Федотов, попав в «окружение» на Берлинском вокзале, появился потом совсем ненадолго в Трептов-парке, снова исчез и, в общем-то, за ручку он Славу не водил.

Тетя Сима и другие из группы туристов часто вспоминали Якова Павловича. («Ах, как жаль, что его сейчас нет с нами… Ах, как понравился бы ему этот вид… Как хорошо, все хорошо, — жаль только, что нет с нами Федотова… Подумать только, какой у нас Слава самостоятельный».) Да, такие разговоры были без конца, и всегда эти ахи и охи кончались одной фразой: «Яков Павлович у друзей».

Как много друзей у Федотова, это Слава видел в первые минуты приезда в Берлин — на вокзале. Тогда еще он подумал, а потом думал об этом не раз: «Как же так? Федотов воевал с немцами, стрелял в них, и они стреляли в него — это были его смертельные враги, а теперь здесь же, в Берлине, у него столько друзей и они тоже немцы?»

Да, Слава многое сразу понять не мог. Так, например, за все эти дни в Берлине он не мог разгадать загадку с единственным сыном проводника Дидусенко, который был и убит и остался работать где-то тут за городом. Так же Слава не понимал, как и почему у Якова Павловича в городе Берлине оказалось столько друзей. Вообще-то мальчик, конечно, понимал, что война кончилась, и всякое такое, но почему именно здесь было так много друзей — это до него, как говорится, само собой не дошло. И когда Федотов снова появился среди туристов, Слава его спросил:

— Яков Павлович, эти люди, которые вас встречали на вокзале, они кто?

— Как — кто? Мои друзья.

— Немцы?

— Немцы, конечно. Ах вот оно что! Это тебя удивило?

— Не.

— А ты не хитри. Я так тебе скажу: о каждом человеке, что был тогда на вокзале, когда мы приехали, можно написать книгу. Одни из них сидели в гитлеровских тюрьмах и лагерях, другие, как это делал в свое время разведчик Рихард Зорге, старались не допустить войны. Среди встречавших там, на вокзале, был немец, который сражался в отряде наших партизан. А высокий такой парень — ты заметил?…

— Ага.

— Его спас наш советский солдат. Под Берлином. Первого мая сорок пятого года. Мать этого паренька выползла из бомбоубежища. Он был тогда маленький, плакал, хотел есть. Вот мать выползла, и фашисты ее тут же фаустпатроном. Было тогда у них такое оружие. И они не разбирали: убивали всех, кто появлялся на улицах. Эти фашистские вояки были хуже зверей: женщины, дети, старики — им было все равно. Появился на улице — смерть. А наш солдат бросился, можно сказать, под пули и спас мальчонку. Ему тогда не было и двух лет.

— Как ту девочку спасли во время Сталинградской битвы. Да? — спросил Слава.

— В этом роде. Завтра ты увидишь этого Отто.

— Высокого?

— Да, высокого. Он теперь комсомольский вожак в тех местах, куда мы завтра поедем.

— А в Берлин мы больше не вернемся? — спросил Слава.

— Вернемся перед возвращением в Москву. Только ненадолго…

Берлин Слава покидал с грустью: Мишка как-то ускользал от Славы. Вот-вот, казалось, он напал на его след, увидел его, нашел… и оказывалось — не тот. Об этом думалось Славе, когда автобус катил по гладкой-гладкой асфальтовой дороге к Бухенвальду. Это была очень хорошая дорога, но она имела одну особенность. По ней, по тем же местам, где проезжали сегодня туристы, двадцать лет тому назад ехали десятки тысяч людей — эшелон за эшелоном. Ехали в Бухенвальд, но обратно не возвращались. И никогда больше не вернутся.

В автобусе Слава сидел рядом с Яковом Павловичем. Обычно, когда в поездке они оказывались рядом, Федотов всегда что-нибудь Славе показывал и рассказывал. А как же: Федотов был тут в самые горячие дни, когда впервые за пять лет и восемь месяцев советские солдаты заставили замолчать пушки. Ведь Гитлер начал войну первого сентября 1939 года. А кончилась эта война только после того, как мы, освободив много стран, пришли сюда — в самое логово фашистов…

— Нам еще долго ехать? — спросил Слава Якова Павловича.

— Час.

— А это та самая дорога, по которой вы шли, освобождая людей из лагеря?

— Да.

— А дети в лагере были?

Яков Павлович ничего не ответил. Он достал из кармана сложенный листок пионерской газеты и протянул его Славе. А Слава к этому времени — к сожалению, немного поздно — понял, что Федотову сейчас не до него и не следует донимать его вопросами. Слава взял газету и тихо так сказал: «Спасибо». По лицу Якова Павловича он видел, что тот вспоминает все, что произошло в этих местах двадцать лет тому назад. Об этом Слава узнал чуть позже, когда они приехали в лагерь. А пока Слава молчал и несколько раз прочитал заметку в газете. Когда они снова вернулись в Берлин, Слава переписал эту заметку целиком в свою тетрадь путешествия по ГДР. Вот что там было написано: