Марк Тарловский - Вперед, мушкетеры!

На секунду останавливаюсь у двери и, передохнув, вхожу в класс:

— Можно войти?

У карты стоит Рябов. Одного уже вызвали…

Урок, конечно, прервался, и все ребята, очень довольные, уставились на меня. Особенно доволен Рябов.

— А-а, Гарин? — Егор Степанович поворачивается ко мне и усмехается. — А мы уже думали, ты не придешь сегодня. Ну, садись.

Павлик довольно суетится, поднимает крышку парты.

— Давно урок начался? — шепотом спрашиваю я.

— Только что.

Разложив на парте учебник и дневник, достаю ручку. Вот беда — перо сломано.

— Павлик, — шепчу я, — перышко есть?

— Нету.

И в это время Люся Королева оборачивается и кладет передо мной новое перо.

— Пожалуйста, — одними губами говорит она.

— Спасибо, — отвечаю тихо.

А я и не просил ее, сама… Улыбаясь, я вставляю перо.

— Люсь, у тебя карандаш есть?

И Люся дает карандаш. Теперь она ничего не говорит, а только улыбается. Чего бы еще попросить?..

В косичках у Люси большой голубой бант. Выставив карандаш, я осторожно вожу им по шелковистой ленте — Люся не оборачивается, молчит. Павлик хитро посматривает то на меня, то на Люсю.

— К доске пойдет Гарин, — говорит Егор Степанович.

Ну почему, почему я вчера не выучил географию? Ведь я мог раньше сесть за уроки. А разве я не мог выучить вечером? А утром?.. Как быстро и легко бы я выучил утром, на свежую голову. Встал бы полседьмого… даже без двадцати!

Забыл, забыл, все забыл.

— В нашей огромной стране, — медленно начинаю я, — стране…

Что же дальше-то?..

— …огромной стране…

— А какие, Гарин, бывают равнины? — перебивает Егор Степанович.

— В нашей огромной стране очень много равнин…

— Так, — говорит Егор Степанович и задумчиво потирает руки. — Ну хорошо. Какие равнины называются плоскими?

— Плоскими… э… плоскими…

Павлик отчаянно шелестит страницами.

— Плоских равнин очень много в Западной Сибири, — сказал я и обвел указкой Западную Сибирь.

Егор Степанович усмехнулся, встал, прошелся по классу.

Ну почему, почему я не встал полседьмого?

Молча смотрю я на карту — части света, голубые полушария. И прямо передо мной Африка, Египет. Синей корявой змейкой течет, извиваясь, Нил. «Привет тебе, Хапи»…

— Ну что ж, — вздохнул Егор Степанович, — рассказывай то, что знаешь.

…Когда я кончил рассказывать, он подошел к журналу и, низко склонившись, покачал головой:

— Троечка, Гарин.

Хорошо еще, что не двойка. А дома не скажу, потом как-нибудь.

Зазвенел звонок, Егор Степанович записал на доске задание и, свернув карту, ушел в учительскую. Началась перемена.

— Выходите из класса! — кричали дежурные. — Выходите!

Кто выходил, кто не выходил — спорили, шумели. Петька Харлашкин стул схватил и поставил его посреди класса.

— Кто перепрыгнет?

Никто не прыгал.

— Боишься?! — крикнул мне Петька.

И все посмотрели на меня. Люся тоже.

— Кто боится? — закричал я. — Я боюсь?! — и, разбежавшись, прыгнул через стул и вместе со стулом с грохотом полетел к стенке.

Сначала я ударился об стол, потом о подоконник, и трах — в окно… Стекло треснуло.

Ребята вскрикнули и вдруг все разом смолкли. Обернувшись, я увидел Софью Семеновну, нашего завуча. Крепко поджав губы и прищурившись, она смотрела прямо на меня.

— Сколько раз говорилось, — медленно и спокойно начала Софья Семеновна, — сколько раз говорилось, что на переменах все отдыхают в коридоре… — И, вдохнув побольше воздуха, вдруг прокричала: — Что в классе остается только дежурный!..

И все ребята тихо, по одному стали выскальзывать в коридор.

— А ты, Гарин, пойдешь со мной в учительскую.

И мы с Софьей Семеновной пошли в учительскую — впереди Софья Семеновна, я за ней. Мы шли по длинному широкому коридору, и все расступались перед нами; притихшие первоклассники испуганно жались по стенам…

В учительской было шумно: учителя, учительницы, знакомые, незнакомые… В углу, возле вешалки, разговаривал с Антониной Алексеевной Егор Степанович. Он стоял, упираясь указкой в пол, и покручивал глобус.

— Антонина Алексеевна! — Софья Семеновна подвела меня к вешалке. — Полюбуйтесь: ваш Гарин разбил в классе окно.

Антонина Алексеевна — наша классная руководительница.

— Подхожу я к классу, — взволнованно продолжала Софья Семеновна, — так вы знаете — такой грохот, будто потолок обрушился. Да кто же это, спрашивается, в классе через стулья прыгает?! Додумался!

— Эх, Гарин, Гарин, — покачал головой Егор Степанович. Сунул указку под мышку и отошел к столу.

— Ну, Гарин, что будем делать?.. — сердито спросила Антонина Алексеевна. — По географии тройка, замечания, окно разбил…

Я молчал.

— Нужно вызвать родителей, — сказала Софья Семеновна, успокаиваясь. — Кто из ребят живет рядом с тобой?.. Сергеев?

Дверь в учительскую открывалась, закрывалась, снова открывалась. В щель то и дело заглядывали наши ребята.

— Сейчас же отойдите от дверей! — кричала Софья Семеновна, и топот стихал в глубине коридора.

Но через минуту снова появлялись знакомые лица, они улыбались, кивали, успокаивающе подмигивали. Сзади всех испуганно выглядывал Павлик.

Счастливые!.. И я смотрел в коридор, как во время болезни на улицу.

Очень скоро в учительской ко мне привыкли. Все уже знали, что у вешалки стоит Гарин из пятого «А» — окно в классе разбил. Стоит — ну и пусть стоит.

— Прямо не знаю, — говорила Елена Сергеевна, — что мне с Голубевым делать. Ничего не учит. Вот сегодня еще раз спрошу его — посмотрим… — Елена Сергеевна вздохнула и задумалась.

Голубев — это из пятого «Г». Его вызвать собираются, а он там, наверное, носится, ничего не знает…

— Пятый «Г» вообще тяжелый класс, — устало махнула рукой Софья Семеновна.

— Тяжелый, тяжелый… — И все учителя вздохнули.

— Развинтились, — бодро сказал Егор Степанович.

Но тут раздался звонок на урок, и все учителя стали разбирать журналы.

— Вы в пятый «А»?

— Да, да.

— А в «Б» кто?..

Один за другим они выходили из учительской, и в классах становилось все тише, тише… Наконец где-то наверху гулко захлопнулась последняя дверь, и я остался один во всей школе.

Лениво тикали на стене желтые деревянные часы, за высокой дверью с табличкой «Директор» было тихо. В углу под расшатанным стулом белел ящичек с мелом; над стулом висели таблицы — правила правописания. Среди них я узнал и наши.

И все это за вчерашний день, думал я. Очень нужно было в кино идти… Не пошел бы в кино, географию бы выучил, а географию бы выучил, тройки бы не было. Да и через стул, наверное, не прыгнул бы…

А ведь все могло быть иначе. Ну вот началась, значит, перемена… «Кто через стул прыгнет?» — кричит Петька. А я прохожу мимо, и хоть бы что — прямо в коридор. Ну, там, конечно, крик, беготня, Павлик рядом стоит. Мы бы с ним поболтали, ну, я его толкнул, он — меня. Тут и Рябов подскочил: «Здорово вчера, а?» Кино бы вспомнили…