Татьяна Печерникова - У нас с Галкой каникулы

— Никак не пойму, куда мы едем,— сказала, мама.— Нам же совсем в другую сторону.

— Правильно едем,— ответил дед Володя.— Уж очень мне сегодня захотелось, чтобы вы сначала поздоровались с Москвой.

Дядя Слава еще повозил нас по каким-то переулкам, и вдруг мы увидели Красную площадь. Дед посмотрел на ча­сы на Спасской башне, на самые главные часы на свете и сказал, что мы приехали сюда вовремя, что только две ми­нуты осталось до смены караула у Мавзолея Ленина. Мы с Галкой уже два раза были с мамой у Ленина в Мавзолее. И уж не помню сколько раз видели смену караула у Мав­золея, только не очень хорошо нам было видно, потому что здесь всегда много людей. А сейчас еще было раннее утро и людей здесь было мало. Мы стояли совсем близко от Мавзолея и всё видели. И как показались солдаты из Крем­левских ворот, и как гулко прошагали они к Мавзолею, и как, с последним ударом часов, встали у входа в Мавзо­лей.

— Вот вы и поздоровались с Москвой,— сказал дед Во­лодя, когда мы снова сели в машину.

С дедом хорошо ездить. Он все рассказывает и расска­зывает. Вот и сейчас он говорит, что дома, мимо которых мы проезжаем, нужно было поставить иначе, чтобы полу­чилась нормальная улица. Он вынимает из кармана запис­ную книжку, карандаш и что-то рисует. Наверно, эту самую нормальную улицу. Когда мы уже вот-вот должны были выехать из Москвы, дед вдруг очень разволновался, обра­довался.

— Нет, вы посмотрите на эту махинищу,— сказал он нам.— Еще совсем недавно здесь ничего такого и в помине не было. Вот это да, вот это темпы! Анка, девчата, вы знае­те, что это такое?

Мы не знали, что это такое.

— Завод малолитражных автомобилей. Машину «Мос­квич» видели? Ну, конечно же, видели, так вот это родина «Москвича». Вячеслав Александрович, остановитесь, пожа­луйста, на минуту. Вы не знаете, что это строят напротив завода?

Дядя Слава знал. Он ответил, что там будет Дворец культуры, плавательный бассейн, стадион.

Мы уже давно выехали за город, а дед все рассказывал нам об этом заводе. Рассказывает он так: сначала спраши­вает нас о чем-то, чего мы и знать не знаем, а потом сам же отвечает на свой трудный вопрос. Сейчас он спросил, сколько этот завод будет выпускать «Москвичей» за год. ,Мы молчали.

— А в месяц? В неделю? В час? А в минуту, за одну только минуту? — весело выкрикивает дед.— Вячеслав Але­ксандрович, уж вы-то наверняка знаете.

— Как не знать! — отвечает Вячеслав Александрович.

— Тогда вот что,— просит его дед Володя,— вы нам по­ка ничего не говорите, мы сейчас с внучками немножко займемся арифметикой.

Но занимается арифметикой дед Володя один без нас. Он вслух быстро делит какую-то очень большую цифру на двенадцать, нам бы так ни за что не суметь. И вот мы уже знаем, сколько «Москвичей» будет выпускать завод в месяц. Потом эту цифру он делит на тридцать. И мы уже знаем, сколько завод будет выпускать «Москвичей» в день. Потом мы опять и опять делим.

— А сколько, по-вашему,— еще спрашивает нас дед,— ходит теперь автомобилей по всей земле? — И сам отвеча­ет:— Двести пятьдесят миллионов! А к двухтысячному го­ду их станет в три раза больше.

— Семьсот пятьдесят миллионов! — сказала я.— Уф, ты!

Дед рассмеялся:

— Вот тебе и «уф, ты!».

— Наш папа тоже на заводе работает,— опять заговори­ла с дядей Славой Галка.— Папин завод тоже очень-очень большой, только на этом заводе не автомобили, а тракторы делают. Папа у нас бухгалтер, он очень любит свою рабо­ту, а вы любите свою работу?

— Так я ж уже десять лет шофер,— ответил дядя Слава.— И ни за что бы на свете не променял свою работу ни на какую другую. За один только день сколько я людей перевидаю, сколько разных историй наслушаюсь, хоть кни­ги пиши. И помочь кому-то у нас есть полная возможность. Пожилым людям сумки, авоськи там разные занести для меня легче легкого, а им помощь. Делятся с тобой и горем и радостью. Советуются. Да чего там говорить — это же самое хорошее дело, когда ты все время с людьми.

Я слушаю дядю Славу и думаю, что даже не знала раньше, как хорошо быть шофером такси. Только вот сидит дядя Слава за рулем как-то странно, будто все время сползает вниз. И сутулится очень. Ходит-то он красиво, прямо, я это заметила, когда мы были на Красной площади, просто замечательная у него походка! А в машине даже голову немножко пригибает. И тут дядя Слава будто узнал, о чем я думаю, и сказал:

— Одна беда: великоват я для машины, сижу за рулем будто пришибленный, а то чуть тряхнет — и макушкой о потолок.

— А я буду воспитательницей в детском садике,— ска­зала Галка,— с детьми тоже очень интересно. А Наталка хочет быть учительницей.

— Довольно тебе болтать,— остановила я Галку, пото­му что я еще как следует не знала, кем я буду,— посмотри, уже Жуковский.

И красивый же этот город, почти такой же красивый, как наш Харьков! Улицы здесь широкие, как площади, а площадь, мимо которой мы проезжаем, такая огромная, что на ней можно было бы построить еще один автомобильный завод. Дома здесь все новые, высокие, с разноцветными балконами, в магазинах можно заплутаться, столько в них залов. Здесь всё, всё новое, потому что и сам-то город Жуковский, дед сказал, еще очень молодой. От нашего посел­ка он совсем близко, мама ходит сюда пешком за продук­тами. Иногда и нас с собой берет.

А вот уже и железная дорога. Еще минута, всего одна минута — и мы будем дома. Но вдруг слышится длинный-длинный звонок, и перед самым нашим носом закрывают шлагбаум.

— Теперь позагораем,— говорит дядя Слава и выходит из машины покурить.

Мимо нас все идут и идут поезда. А мы все стоим и стоим. А баба Ната нас все ждет и ждет, наверно, беспо­коится, куда это мы пропали, не случилось ли с нами чего.

Мы любим считать вагоны в поездах, а сейчас не счи­таем, сейчас нам не до этого. Но вот шлагбаум стал мед­ленно подниматься. Наконец-то!

Еще издали мы видим нашу худенькую бабу Нату. Она в белой кофточке, а на ногах у нее белые босоножки. На­ша баба Ната любит белые платья, белые кофточки. Дома у них с дедом Володей много белого — одеяла на кроватях, занавески на окнах, скатерти. Баба Ната у нас врач, мно­го-много лет, кажется, уже тридцать лет, она работает в больнице, лечит людям глаза, делает операции. А в больни­це ведь всё кругом белое, и она нам говорила, что очень привыкла к белому цвету.

Мы с Галкой прямо набрасываемся на бабу Нату, целу­ем ее, обнимаем. Мы по ней соскучились.

— Уже повисли, поздороваться не дадут,— громко гово­рит мама.— А ну-ка посторонитесь!

Баба Ната зажимает ладонями уши и смеется:

— Ну и голосок у тебя, дочь.

Я смотрю то на бабу Нату, то на маму. Очень они по­хожи друг на друга. Только мама полная, румяная, а баба Ната худенькая и почти совсем не румяная. Через двадцать лет мама будет, как сейчас баба Ната, а я, как сейчас ма­ма, потому что похожа на маму. Вот о чем я вдруг поду­мала.