Татьяна Печерникова - У нас с Галкой каникулы

— Ты ведь тоже его дразнила,— напомнила я Галке.

— А ты нет? — ответила она.

— Ну... и я.

— Так, по-твоему, я должен был вас колотить? — спро­сил Алеша Галку.— Мальчишкам-то от меня, конечно, вле­тает, если уж я очень выхожу из терпения.

— А сейчас почему не вышел? Этот Степка-растрепка даже рукав мне оторвал.

Алеша нахмурил лоб.

— Понимаешь... я знаю этого мальчишку. Юрой его зо­вут. Отец у него выпивает. Вообще-то, говорят, он тихий, а как выпьет — Юрке от него достается. Так не хватает чтоб еще я его колотить начал!

Пока тетя Маша пришивала Галке рукав, мы рассказы­вали, как было дело. Дмитрий Иванович смеялся, а тетя Маша сердилась на него за это, говорила, что тут нет ни­чего смешного, что теперь она будет бояться пускать Алешу на улицу.

— Вас-то они не тронут,— сказала нам тетя Маша — вы девочки.

— Ну, что вы? — сказала Галка.— Это не какие-нибудь плохие мальчишки. Подумаешь, подразнили немножко! Нас с Наталкой тоже иногда дразнят, Наталку цаплей, а меня шпулькой.

Домой мы шли веселые, радовались мы вот чему: тетя Маша попросила нас опять вывозить вместе с Алешей Дмитрия Ивановича на просеку и потом не велела больше Алеше надевать клетчатые штаны.

Каждое утро мы с Галкой, считали, сколько дней оста­лось до нашего отъезда. Нам и хотелось домой и не хоте­лось. Я люблю свой Харьков. И мама наша очень любит Харьков. Иногда мы подолгу ходим с ней по городу. Про­сто так. Ходим, и мама нам все рассказывает. Она знает здесь каждую улицу, каждый переулок, она говорит, что могла бы ходить по нашему городу с закрытыми глазами и все равно бы не заплуталась.

Мы живем на проспекте Ленина. Этот проспект — мой ровесник. Незадолго до моего рождения здесь был настоя­щий лес. Люди приезжали сюда по выходным дням поды­шать свежим воздухом. И это называлось — выехать за город.

А сейчас это самая красивая улица в Харькове, широ­кая, как площадь, дома здесь высокие, магазины стеклянкые, насквозь просвечиваются. И летом везде-везде цветы, возле детского сада, куда мы с Галкой ходили — розы, возле нашей школы — розы.

А какой в Харькове зоопарк! Мы с Галкой были в мос­ковском, так наш еще больше. И столько там всяких зве­рей!

Мы уже соскучились по Харькову, по ребятам, по на­шим рыбкам, даже по смешным зеленым уродцам — какту­сам, которые мы с Галкой уже второй год собираем.

Но не охота нам уезжать и отсюда. По утрам я все смотрю, как перепархивают с ветки на ветку разные пта­хи, как вытягивают шейки, когда поют. Я говорю им: «Мы оставляем вам на зиму рябину. Ни одной ягодки не сорва­ли, все вам. Угощайтесь, пожалуйста, на здоровье. Зимой вас еще будут подкармливать наши старички — дед Володя с бабой Натой. Слышите, наша мама все пилит да строга­ет; это она кормушки для вас мастерит. Мы уже крупы, подсолнухов для вас накупили». Конечно, всё это я говорю про себя.

По утрам мы лежим с Галкой тихонько-тихонько и ждем. Вот птицы вдруг всполошились, закричали, зачири­кали. И тут же мы слышим: «Тцок, тцок, тцок». Наконец-то к нам пожаловали наши рыжули. Теперь уже совсем не поймешь, которая тут Соня, которые ее дети. Все одинако­вые. И все такие храбрые, прыгают прямо на подоконник. Схватят орех — и прыг обратно на дерево. Но это не по­тому, что они нас боятся, просто они хотят поскорее пере­таскать всё, что мы положили для них на подоконник, в свои кладовки. Наши белки уже готовятся к зиме.

Каждое утро приходит к нам Алеша, то с Данилкой, то один. Он помогает маме мастерить кормушки для птиц, кувыркается на трапеции. Он уже совсем к нам привык, и мы тоже очень к нему привыкли. Скучно нам будет без него. Однажды он прибежал очень веселый и сказал, что доктор разрешил свозить Дмитрия Ивановича на луг, он давно туда просился, потому что когда он еще не болел, то очень любил там гулять, а весной удил в Безымянке рыбу.

Мы повезли Дмитрия Ивановича рано-рано утром. Взяли с собой и Данилку. Тетя Маша надела на него белую фу­ражку с длинным козырьком, а через плечо повесила ему маленькую флягу со сладким чаем. Данилка у нас водо­хлеб. Он важно шагал рядом с коляской и даже не разре­шал брать его за руку. Галка была у нас разведчицей, она забегала далеко вперед, потом возвращалась и говорила, по какой тропинке лучше ехать дальше, чтоб не больно трясло.

На лугу уже давно скосили траву, уже немножко подросла новая, но все еще пахло сеном. Дмитрий Ивано­вич глубоко дышал, лицо у него стало розовым, совсем как у здорового человека. Казалось, вот сейчас сбросит он с ног одеяло, встанет и пойдет.

— Шобака! — вдруг завопил Данилка. Он вместо «с» по­чему-то выговаривал «ш», а вместо «ш», наоборот, «с».— Шобака, шобака! — громко повторял он и прятался за спин­ку кресла.

Собаки нигде не было. Зато на луг пришел со своей ко­ровой дедушка.

— Чего ты испугался? Это самая обыкновенная коро­ва,— сказала я Данилке.— Ты что, коров никогда не видел?

Но Данилка мотал головой, замахивался на корову ку­лаками и кричал: «Ка-ак дам!»

— А вы знаете,— сказал Дмитрий Иванович,— пожалуй, он первый раз видит корову. Ну, конечно, первый раз, в Москве-то где ее сыщешь?

Скоро дед с коровой подошли к нам поближе. Дед снял теплую зимнюю шапку и низко поклонился, по-моему, Дмитрию Ивановичу, потому что смотрел только на него одного.

Вот увезли сенцо,— сказал он тонким голосом,— и и опять нам с Милухой вышло позволенье гулять здесь. — А где же ваш малыш? — спросила Галка.

— Это ты про телочку, что ли? В деревне она, где же ей еще быть.— Дед хмыкнул.— Небось уже маленко остепени­лась, не скачет, задравши хвост. Колхозу я ее подарил, в котором раньше жил, своему родному колхозу, стало быть. Я ведь здесь у сына своего живу, кабы не внучата, мы бы и с этой не хороводились.

Данилка уже вышел из-за кресла, но смотрел на коро­ву еще сердито. Старик опять хмыкнул, наверно, он так смеялся, и сказал, что Милухи бояться нечего, что у нее даже рога добрые, ни разу она еще ими ни на кого не за­махнулась, не то чтобы боднуть. Я собрала пук сена, его еще много осталось в кустах, и стала кормить Милуху. Она хрумкала сено и качала головой, будто говорила мне: «Спасибо». У нее не только рога, у нее и глаза были добрые.

Данилка уже совсем перестал ее бояться.

Он ни за что не хотел уходить домой без коровы, пла­кал, брыкался. Только когда Алеша посадил его Дмитрию Ивановичу на колени, затих.

— На будущий год,— сказал ему Дмитрий Иванович,— я привезу тебя сюда сам. Слышишь, Данилка, сам! Да то ли еще будет! Мы еще тут с тобой мяч погоняем,

— И со мной,— быстро сказал Алеша.

— И с нами! — громко, на весь луг, закричала Галка. Перед сном мы с Галкой часто о чем-нибудь шептались.

Мама ложилась позже нас, в комнате мы были совсем одни, но все равно мы шептались.