Никул Эркай - Новая родня

И, забрав деревянную колотушку, железную конопатку и охапку просмолённой пакли, отправился к выгону, на котором весело плескалось весеннее море разлива.

Главная рыбацкая лодка лежала перевёрнута» вверх днищем у кромки весенней воды.

— Эх, матушка-кормилица, перестраивайся» ты на новый лад, поработай на раненых бойцов, — похлопал её по деревянным облезлым бокам дед Аким.

Показав, как надо конопатить лодку, дед Аким залюбовался разливом.

— Эх, и воды нынче много — море! Эдак к нам и волжский судачок наверняка набежит… Да в стерлядь в гости пожалует. И не то что волжская, глядишь, и мокшанская со своей сурской роднёй захочет повидаться. Возьмёт да и приплывёт… Эх, только ловить её некому, а рыба будет, — и почесав в затылке, сказал: — Ну ладно, ты, Мика, занимайся лодкой, а я пойду верши разберу, ставные сети проверю, может, немного половим всё-таки… Глядишь, раненых бойцов скорей поправим, если хорошей рыбкой угостим! — И торопливо заковылял обратно в деревню.

В сарае на сушилах хранился у него заветный рыбачий челнок, выдолбленный из старой ветлы. Такой тонкий и лёгкий, что его можно таскать одному, как стиральное корыто.

Снял его дедушка Аким и волоком притащил к разливу. Сунул в воду, толкнул легонько, и он закачался, невесомый, как скорлупка. Красивый, с высоко загнутым носом и высокой кормой.

Сел на него Аким, подмигнул Микё, скользнул по разливу. Ветерок подхватил скорлупу — и только его и видели. А Мика остался конопатить большую лодку.

День был чудесный. Порывистый ветер, рвущийся с юга, доносил запахи сухих степных трав. И словно забавляясь, хватал где-то на юге и бросал на север охапки тепла.

И вместе с теплом хватал и бросал весенний ветер стаи птиц, гусей, лебедей и диких уток. И они кричали весело, словно смеялись, участвуя в этой задорной игре. Большинство стай пролетали куда-то дальше на север. Но вдруг, словно сбитые ветром, на кусты тальника, на зазеленевшие проталины, сыпались с неба то шумные ватаги скворцов, то опускались с тихим шелестом соловьиные стаи.

Мике было не до них: он торопился законопатить плавучий «молоковоз». А дедушка Аким плыл в своём лёгком челноке, чуть пошевеливая веслом, и, сняв шапку перед весной, всё замечал, всем любовался.

Так плыл он и плыл словно без цели и без смысла, просто радуясь весне. Плыл по открытым местам, заплывал в залитые водой кустарники, правил по лесным просекам, превратившимся в каналы проточной воды. И всё что-то шептал про себя и улыбался. Заметил пару зайчат на бугорке, окружённом водой, и погрозил им пальцем — сидите, мол, тихо, пока ястреб вас не высмотрел! Увидел белку в дупле, которая глядится в подступившую воду, как в зеркало, и ей погрозил — зря не высовывайся, хищная ласка заметит.

Так старик плыл, плыл, направляя челнок одному ему ведомыми водными дорогами, появившимися в лесу на месте оврагов, ручьёв и тропинок. И вдруг приплыл к корпусам бывшей лесной школы, которые волшебно отражались в полой воде, подобно сказочному городу.

Он нашёл канаву, по которой подплыл так близко, что очутился на своём челноке прямо против окон детской палаты. И, закурив трубочку, стал время от времени поманивать кого-то пальцем, поглаживая свою зеленоватую бороду.

Через некоторое время в раскрытую форточку высунулась девчонка, у которой обе руки были недавно в гипсе, а сейчас уже освободились, словно гипсовая короста растаяла вместе с сугробами снега.

— Вам кого, дедушка?

— Того, кто не боится ничего.

Девчонка исчезла, как белка, нырнувшая обратно в дупло. В палате пошёл лёгкий говор. Вскоре в форточку высунулся мальчишка с забинтованной головой.

— Нет, правда, вы, дедушка, за кем-нибудь приехали?

— За тем, кому себя не жалко.

И мальчишка нырнул обратно, а на его место опять любопытная девчонка:

— А что, вы можете так завезти, что и не вернёшься?

— Могу, — сказал старик.

Ребятам в палате стало ещё любопытней и страшней. И это любопытство так всех разожгло, что дошло и до самого безучастного. Безногий мальчишка вдруг повернулся от стены к окну. Потом, опираясь о спинки кроватей — он презирал привезённые ему костыли, — медленно добрался до окошка и тоже взглянул на странного старика, сидевшего в челноке с загнутыми краями.

— Вы за мной?

— За тобой! — поманил его старик и, вынув изо рта трубку, радостно улыбнулся.

И мальчик стал быстро собираться в путь, раздаривая всё, что у него ещё сохранилось от прежней жизни, — чудесную кручёную резинку для рогатки, сломанный морской кортик, несколько редких марок с изображением кораблей.

Ребята испуганно отказывались. А вошедший в палату военврач второго ранга молча смотрел на эти сборы, не запрещая самовольного отъезда.

Это было странно, как во сне.

Мальчику не хотелось, чтобы его товарищи видели, как он ковыляет на костылях. Он пошёл, придерживаясь за стену, дошёл до балконной двери. Вышел на веранду. Прошёл вдоль неё, придерживаясь за перила, а старик навстречу ему двинул свою похожую на индийскую пирогу лодку. На старике была серая войлочная шляпа, словно сделанная из осиного гнезда.

Никто из ленинградских ребят в жизни не видел подобных стариков-такие могут встречаться только в книжках с картинками. И поэтому казалось, что безногий мальчик уходит в сказку. И если бы это было не так, разве военврач второго ранга отпустил бы его?

А он не только не остановил, но даже приказал старшей сестре выдать мальчишке его одежду — матросскую тельняшку, старый бушлат и великоватую фуражку со следами отпоротого «краба».

И на прощание сказал:

— Ну, счастливого плаванья, кандидат в школу юнг!

Так вот откуда у мальчишки вещи из морского обихода! Оказывается, он хотел быть моряком.

Словно почуяв родную стихию, мальчик легко и поспешно скользнул по перилам веранды в сказочную лодку. Старик передвинулся на корму, а он уселся на носу.

И таинственный чёлн бесшумно скользнул по залитой водой канаве и, раздвинув кусты, исчез за деревьями.

Мальчик ни о чём не спрашивал старика. Не всё ли равно, кто поможет ему пропасть без вести. Он молча разглядывал его зеленоватую бороду, тёмные узловатые руки, крепко сжимавшие весло.

И вдруг увидел, что старик так же, как и он, без одной ноги. Отстёгнутая деревяшка лежит на дне лодки, а старик сидит на ватнике, поджав под себя наполовину укороченную ногу. Невольно мальчик уселся так же. И ему стало удобней.

«Может быть, он тоже пропавший без вести инвалид? Наверное, ещё с гражданской войны?»— подумал мальчик, вглядываясь в старое, морщинистой лицо с глубоко запавшими глазами.

Они так молчали довольно долго. Челнок то скользил среди высоких деревьев, то плыл по извилистым овражкам, затопленным половодьем, то выплывал на лесные поляны, превратившиеся в озёра.