Кейт УИГГИН - Ребекка с фермы Солнечный Ручей

Разные чувства сменяли друг друга на лице старика, и два или три случайных свидетеля были изумлены, увидев, как красивая статная девушка прильнула к запыленному плечу возницы и заплакала как ребенок.

- О, дядя Джерри! - всхлипывала она. - Дорогой дядя Джерри! Все это было так давно, и столько всего случилось за это время, и мы так постарели, и столько еще случится, что мне просто страшно.

- Ну, ну, голубушка! - шепнул старик ласково. - Мы будем совсем одни на козлах и обсудим это, пока едем, и, может быть, все покажется не таким уж плохим.

Каждая миля пути была так же хорошо знакома Ребекке, как и дяде Джерри, - каждая поилка для скота, мельница, амбар, флюгер, пруд, ручей. И все время, пока они ехали, она вспоминала казавшийся таким далеким день, когда она впервые сидела на козлах с болтающимися в воздухе ногами, не достающими до подножки. Она снова чувствовала запах большого букета сирени, видела украшенный воланами розовый зонтик, ощущала жестко накрахмаленное ситцевое платье и раздражающие уколы черных и желтых иголок дикобраза, украшавших ее шляпку.

Почти вся поездка прошла в молчании, но это было приятное, согревающее душу молчание и для дяди Джерри, и для сидевшей рядом с ним девушки.

Затем они увидели Эбайджу Флэга, лущащего бобы возле сарая, а затем окна чердака Перкинсов, где развевался кусок белой ткани. Ребекка сразу разгадала продиктованный любовью замысел Эммы-Джейн - приветствовать ее с помощью этого маленького реющего на ветру флага, передать ей послание в первую же минуту, когда она увидит трубы Риверборо, чтобы согреть ей душу еще до того, как они встретятся.

Затем появился кирпичный дом, выглядевший точно так же, как и прежде, хотя Ребекке казалось, будто смерть околдовала его своими волшебными чарами: зеленый холм, величавые вязы, все желтые и бурые в эту пору, пылающие клены, садовые клумбы с яркими астрами, штокрозы, вздымающиеся высоко на фоне окон гостиной, - только вместо радостных розовых и красных цветов виднелась в этих окнах полоска траурного крепа, связавшая вместе шторы, и другая такая же - на медном кольце парадной двери.

- Стойте, дядя Джерри! Не поворачивайте к дому. Дайте мне, пожалуйста, мой саквояж. Высадите меня на дороге, я побегу к дому сама, а вы поезжайте дальше.

Как только Ребекка закрыла за собой калитку, дверь дома распахнулась, и по каменным ступеням крыльца спустилась услышавшая шум и стук колес дилижанса тетя Джейн, совсем другая женщина - слабая, подавленная и бледная. Ребекка раскрыла объятия, и тетка, обессиленная, прильнула к ней, так же как в тот день, когда открыла, лишь на мгновение, и показала ребенку могилу своей погребенной любви. Казалось, тепло, и сила, и жизнь лились в старое тело из молодого.

- Ребекка, - сказала она, поднимая голову, - я хочу спросить тебя, прежде чем ты войдешь взглянуть на нее: ты чувствуешь какую-нибудь горечь в душе из-за того, что она говорила тебе, когда была жива?

В глазах Ребекки вспыхнул упрек, почти негодование, и она сказала, задыхаясь от волнения:

- О, тетя Джейн! Вы могли подумать такое обо мне? Я вхожу с сердцем, полным благодарности!

- Она была хорошей женщиной, Ребекка. Да, она была вспыльчива и остра на язык, но всегда стремилась поступать честно и справедливо и делала это как могла. Она никогда не говорила об этом, но я уверена, она сожалела о каждом суровом слове, которое сказала тебе. Она не взяла этих слов назад при жизни, но она сделала все, чтобы ты узнала о ее чувствах, когда ее не будет.

- Я сказала ей перед отъездом, что она сделала из меня человека, именно так, как говорит мама, - всхлипывала Ребекка.

- Это сделала не она, - сказала Джейн. - Прежде всего это сделал Бог, и ты сама немало потрудилась, чтобы помочь Ему. Но она обеспечила тебе необходимые условия и предоставила средства, и этого нельзя не принять во внимание, особенно потому, что, поступая так, она отказывалась от собственных удовольствий и удобств. И позволь мне сказать тебе еще кое-что, Ребекка. Твоя тетя Миранда завещала тебе все это - кирпичный дом, постройки, мебель, всю землю, которая ей принадлежала.

Ребекка сбросила шляпу и прижала руку к сердцу, как она делала всегда в минуты крайнего волнения. После недолгого молчания она сказала:

- Позвольте мне войти одной. Я хочу поговорить с ней, я хочу поблагодарить ее. У меня такое чувство, словно я могу сказать так, чтобы она услышала и поняла!

Джейн вернулась в кухню к тем неумолимым заботам, которые и смерть не имеет власти даже на день вычеркнуть из существования. Она может шествовать, оставляя за собой скорбь и отчаяние в одном жилище за другим, но стол должен быть накрыт, посуда вымыта, кровати застелены - кем-нибудь.

Десять минут спустя Ребекка покинула комнату, где теперь торжествовала смерть, и, бледная, усталая, но с умиротворением и возвышенным чувством в душе, села на тихом пороге, скрытом от маленького мира Риверборо раскинувшими свои ветви вязами. Глубокое счастье и покой овладели ею, когда она смотрела на осенний пейзаж, слушала стук телеги на мосту и зов реки, медленно катящей свои воды к морю. Она подняла руку и коснулась сначала блестящего дверного молотка, а затем красных кирпичей, таких ярких в лучах октябрьского солнца.

Это был ее дом: ее крыша, ее сад, ее зеленые поляны, ее милые деревья. Это был приют для маленькой семьи с Солнечного Ручья. Ее мать снова окажется в обществе сестры и друзей юности, у детей будут учителя и товарищи для игр.

А она? Ее собственное будущее было все еще плотно окутано и скрыто от глаз прекрасной дымкой. Она прижалась головой к нагретой солнцем двери и, закрыв глаза, шепнула, словно ребенок, читающий молитву:

- Боже, благослови тетю Миранду! Благослови кирпичный дом, что был! Благослови кирпичный дом, что будет!

В солнечное июльское утро старый сад мисс Миранды Сойер был самым приятным местом в Риверборо.

Яркие стены кирпичного дома рдели и мерцали, выглядывая в просветы между тенистыми ветвями вязов и кленов. Буйно разросшийся хмель взбирался вверх по громоотводам и водосточным трубам, свешивая отовсюду в чарующем изобилии свои изящные веточки. Вьющиеся растения превратили в чудо красоты и старый амбар, и сарайчик с инструментами, а цветочные клумбы были самыми красивыми и душистыми во всей округе. Часть сада, отведенную под цветник, окаймлял ровный ряд георгинов - алых, золотых, пестрых. В самом центре располагалась круглая клумба, где поднятые личики множества трехцветных фиалок улыбались солнцу, выглядывая из-под своих листиков, а по углам над треугольными клумбами пахучих флоксов неустанно порхали бабочки. На свободных местах между клумбами буйно разрослись портулак и настурции, а на более правильной формы, обложенных ракушками участках росли спирея, левкои, резеда, бархатцы и гвоздики.