Анвер Бикчентаев - Семь атаманов и один судья

На заборе, свесив босые ноги, сидел Камал по прозвищу Шептун. Он, кстати, имел и другую кличку — Лопоухий, потому что слыл уличным чемпионом по размерам своих ушей, но почему-то за ним утвердилось первое и не утвердилось второе прозвище.

Ведь улица, тем более Последняя улица, никогда не ошибается, если кому-либо присваивает прозвище, как орден.

— Эй, эй, эй! — это он кричал, окликая Азамата, который только что вышел из соседней калитки.

Того величали Конопатым номер один, да редко кто осмеливался при нем это произнести. Нрава он был крутого. Он унаследовал отцовский характер. А Большой Сабир был известен всей улице.

— Эй, Азамат, эй, эй!

Веснушчатый мальчишка делал вид, что не слышит. Кроме того, он делал вид, что очень уж любуется своей лодкой, которая тут же, в каких-нибудь двадцати шагах, качалась на волнах.

Делают вид, что не слышат, когда очень важничают. Так поступают, между прочим, не только мальчишки, но и вполне взрослые люди.

Наконец Азамат соизволил поднять голову:

— Стало быть, тебе опять на забор пришлось взбираться?

— Может, мне на верхотуре больше нравится?

— Похоже на то, что опять Синяк по шее съездил?

— Говорят тебе: я сам…

— Будет заливать-то! Лучше ты сознайся: за что?

— Я ему только сказал: «А кожуры не хочешь?»

— Да, видать, тебе немало фруктов прислали родственники из Ташкента. Ума не приложу, зачем ты столько всякой всячины уничтожаешь?

— Чернослив, например, от запора помогает…

Азамат призадумался: неужели заливает? От Шептуна не то, бывало, услышишь! Запор или чернослив — это, в конце концов, одно и то же. Одним словом, малоинтересный разговор для мальчишек. Азамат подумал: это бедняжке невдомек. Ведь Шептун большую часть жизни проводит за забором или на заборе. Короче говоря, страдает из-за своего паршивого характера. Это ему улица мстит.

— Азамат, хочешь, я тебе два чернослива дам? Если, конечно, ты уговоришь Синяка, чтоб он не лез…

— Да, попробуй отговорить! У него вечно руки чешутся.

— Ты тоже его трусишь?

— Я-то? Чего мне вдруг его бояться?

— Он сильнее.

Азамат сказал ничего не выражающим голосом:

— Пусть сильнее…

— Оттого ты и трусишь замолвить за меня хотя бы одно единственное словечко.

— Ты правильно придумал, что я не хочу. Ты, похоже, снова жаловался своему отцу на Синяка. А кто наушничает, того положено бить без разговоров. Ты еще, пожалуй, и на меня пойдешь жаловаться?

— С чего ты это взял? Мой папа ни за что не хочет связываться с твоим батей, это ты сам знаешь.

Шептун заискивающим голосом добавил:

— Я тебе три чернослива дам.

— А, иди ты со своими черносливами знаешь куда…

— Да еще вдобавок новый значок!

— Ты заруби себе на носу: у меня с животом полный порядочек.

— За новый значок любой бы согласился. Даже Земфира!

— Ну, сказанул так сказанул: ее, по-моему, ни за какие фрукты купить нельзя.

— А ты, смеха ради, ее спроси!..

Однако в это самое время послышался сердитый голос Сидора Айтугановича, отца Шептуна.

— Слазь-ка с забора, Камал, пока я за ремень не взялся! Кому сказано, штаны порвешь!

Для отца, разумеется, он все еще Камал, а для всей Последней улицы Камал уже давным-давно Шептун.

Ябеду колотили по древнему мальчишескому закону. Ни один случай, когда он наушничал на приятелей, не проходил для него даром. Последняя улица, самая справедливая во всем мире, считала: так-то оно лучше будет.

Голова Шептуна исчезла за забором и вскоре появилась в калитке. Мальчишка по своему обыкновению зыркнул туда и сюда и лишь после этого рискнул появиться возле Азамата.

— Вон твоя, Азамат, девчонка идет!

— Ты спятил с ума! Какая такая моя девчонка?

— Я же про Земфиру говорю. А хочешь, ее спросим: взяла бы она фрукты или нет?

Сперва Азамат обалдел. После такого заявления любой может обалдеть. Но тут же, не дав себе труда подумать, шагнул в сторону Камала и заехал ему по шее.

— Ты чего? — застонал Камал, шмыгая носом и отступая.

— Ты чего? — повторила Земфира, останавливаясь возле мальчишек. — Вы никак не можете без того, чтоб не драться?

— Приставал со всякой ерундой, — сказал небрежно Азамат.

— Я просто пошутил, а он ни за что ни про что заехал мне вот сюда, — голос Шептуна звенел от злости.

Она переводила непонимающий взгляд с хмурого лица Азамата на плаксивую физиономию Шептуна.

— В общем ему попало за дело, — сказал Азамат, не желая вдаваться в подробности.

А Шептун никак не мог успокоиться:

— Я сказал лишь о том, что ты да он дружите. Ведь верно, что вы между собой приятели?

— Ну, знаешь ли! — девчонка сделалась вся пунцовой. А потом, взяв себя в руки, деловито осведомилась у Азамата: — Ты его один раз стукнул?

— Один!

— Впрочем, за такое полагается две, а то и три оплеухи!

Пока Азамат соображал: шутит девчонка или нет, Шептун дал деру. И правильно сделал. Но он не был бы самим собой, если бы, добежав до калитки, не обернулся и не крикнул на весь квартал:

— Я всем расскажу, что вы между собой жених и невеста! Вот увидите!

Азамат сорвался с места, но добежать до Шептуна не добежал — перед самым его носом с грохотом захлопнулась калитка.

А Земфира между тем наградила всю улицу громким-прегромким смехом. Ведь девчонки всегда хохочут, когда им что-либо здорово нравится или просто чей-нибудь поступок пришелся по душе.

В жизни мальчишки случаются дни, когда общественное мнение улицы, особенно сверстников, ценится превыше всего, и тогда бывает наплевать на то, что ему говорят родители, советуют учителя, пишут в книгах. У Азамата, наверное, в этот день было такое паршивое состояние.

Он никак не понимал, почему Земфира хохочет, вместо того чтобы разрыдаться, как это полагается девчонкам. Разве она не слышала, как Шептун их обоих почем зря дразнил? Чему тут радоваться?

Что касается его, то он готов был провалиться сквозь землю. Ведь на Последней улице ни один уважающий себя мальчишка не хвастает тем, что дружит с девчонкой. Просто это не принято.

— Если как следует подумать, то я на твоем месте не стал бы хихикать, — намекнул Азамат, краешком глаза следя за забором, где обычно торчит Шептун. Того не было. Но кто его знает, может, подслушивает? Этого еще не хватало!

— Как-нибудь обойдусь без твоих советов!

Назревала серьезная ссора. Обычно на Последней улице такие споры заканчивались потасовкой. Что, правда, то правда.