Борис Антонов - Концерт для контрабаса с собакой

Я стал рвать траву и кидать в дупло, потом палкой выкорчевал кусок дерна и тоже бросил в дупло.

Дым стал еще гуще, он выедал глаза и не давал дышать. Я чувствовал себя беспомощным и бессильным. Хоть бы кто-нибудь был рядом!

Еще один ком земли бросил в дупло. На этот раз вместе с дымом оттуда вырвались языки пламени. Их подхватил ветер, и они лизнули верхние сучья. Вниз полетели искры.

Горсть за горстью летела земля в огонь. Я сдернул с себя куртку и закрыл дупло. Дым на минуту стих, но потом с новой силой вырвался наружу.

У меня кружилась голова, я задыхался.

Но отходить от сосны никак нельзя. И я кидал и кидал землю в дупло и мимо него. Я не видел, когда появились здесь папа и Алешка.

В ушах у меня звенело… Я упал. Когда очнулся, увидел, что сюда прибежала почти вся деревня. Люди таскали воду, заливали огонь, ругали поджигателей.

Кто и зачем поджег сосну? Кому она помешала? Этот вопрос волновал всех.

Алешкин отец кружил на тракторе вокруг сосны. За плугом тянулась черная борозда, она не давала огню перекинуться на хлебное поле.

Огонь залили. Водовозка уехала. Разошлись люди. У сосны остались дядя Петя, папа, я и Алешка. Вовка тоже почему-то был тут.

Ему-то чего тут надо?

— Так что же случилось? — спросил дядя Петя.

— Не знаю, — пожал я плечами.

Дядя Петя внимательно посмотрел на сосну, подошел к ней и сунул руку в дупло. Через секунду в его руках чернела какая-то тряпка. Я присмотрелся и узнал свою рубашку. От нее остались рукав да воротник.

— Рубашка! Моя рубашка! — закричал я. — Как она там очутилась? Ее же там не было!

Я подскочил к сосне и только сейчас разглядел, что в стволе было два дупла. В одном лежала рубашка, а из другого мы вынимали письма.

Два. И оба рядом.

— Так вот, — сказал дядя Петя. — От этой тряпки весь пожар случился. Спичку — в рубашку, рубашку — в дупло. Из дупла дым коромыслом, а дыма без огня, как известно, не бывает.

— Вы думаете, я поджег? — возмутился я и посмотрел на Вовку. Тот часто-часто заморгал, резко повернулся и пошел прочь.

— Поругались? — спросил Алешка, кивнув на Вовку.

— Было дело…

— До горячего?

— Почти. Это ведь он аварию устроил.

— Какую аварию? — насторожился дядя Петя.

— Да так, — замялся я. — Из-за него и Алешку ранило. Больно? — дотронулся я до его плеча.

— Сейчас не очень…

— Много дроби вынули?

— Какой дроби? — спросил папа.

— Никакой дроби не было, — как ни в чем не бывало ответил Алешка. — Он не попал в меня. Мазила!

— А говоришь — больно… — не отступал папа.

— Пустяки! — махнул рукой Алешка. — Я споткнулся и плечом о контрабас шарахнулся. Терпимо. Дика вот жалко. В него-то он наверняка попал.

— Не попал! — сказал я.

— Промазал? — переспросил Алешка.

— Нет, не промазал. Он патроны перепутал. В тебя— заряженным, в него — холостым! Понимаешь? Холостым!

— Уррра! — закричал Алешка и вдруг замолк. Его крепко взял за руку дядя Петя.

— То, что у вас есть секреты, я знаю. Пришло время рассекретить некоторые дела. Говорите: кто стрелял и в кого стреляли?

Мы сначала отнекивались, но потом рассказали о Дике, о таратутиной «колупничке», о Вовке, который вредил нам, и о ночных выстрелах.

— А ну, немедленно в машину! — скомандовал дядя Петя, и мы помчались в деревню. Догнали Вовку. Но он даже и не глянул в нашу сторону. Перепрыгнув через канаву, он торопливо, почти бегом, зашагал прямо через поле, руками раздвигая колосья.

Эх, Вовка, Вовка!

Плохие у тебя шуточки получаются! То слишком холодные, то слишком горячие. А отчего? Оттого, что дружить не умеешь.

Таратуту встретили у «лягушатника». Так называли пруд, в котором в жаркие дни барахтались голопузые ребятишки. Они и сейчас крутились на берегу и галдели, словно грачи весной.

— Что за шум? — крикнул дядя Петя.

Голопузая команда бросилась к автобусу. Поднялся такой гвалт, что дядя Петя разулыбался и прикрыл ладонями уши.

Ребятишки выдохлись, и дядя Петя спросил:

— Из-за чего шум?

— Таратута воду отымает…

— Лягушатник захватывают…

— Купаться негде…

— Захватывают!

— Таратута пруд высасывает!..

— Как высасывает? — удивился папа. — Что это значит?

Таратута держал в руках какую-то трубу.

— Ишь, разгалделись! — попробовал он пошутить. — Маленькие, а панику на всю деревню подняли… Голопузики…

— Может, не зря паника? — спросил дядя Петя. — Тише вы! — крикнул он ребятишкам.

Те приумолкли и недоверчиво уставились на взрослых.

— Что случилось? — подступал дядя Петя к Таратуте.

— Да вот водички хотел для сада…

— Пруд засохнет… Болото будет… Лужа! — закричали ребятишки, но дядя Петя шикнул, и они попритихли.

— Так вот… — начал дядя Петя и осекся. Он не знал, как звали большого Таратуту. Не знали и те, кто на шум подошел.

— Так вот, — повторил дядя Петя. — Пруд не трогайте… Был он в деревне и быть должен.

— Чего ему сделается? Подумаешь — утром полить да вечером. Вам что — ничейной воды жалко? — пропищал Таратута.

— Вы приехали и уедете… А нам жить здесь! — пробасил бородатый дяденька.

Таратута поджал губы, пожевал их и вдруг заругался:

— Черт меня дернул в эту деревню заехать… Воды не выпросишь… Воровать, так мастаки…

— Кто мастак? — раздалось в толпе.

— Этот вон! — Таратута ткнул пальцем в Алешку. — Да и у этого рыльце в пушку.

Толстый, словно сарделька, палец остановился на мне.

— Ну-ка, повторите! — неожиданно громко сказал папа и шагнул к Таратуте. Тот сделал шаг назад. Дядя Петя схватил папу за руку.

— И повторю… Всю колупничку ободрали… Кто?

— А ты у сына своего спроси, кто! — подал голос Алешкин отец. Он подъехал на тракторе, а мы даже и не слышали.

— У сына спроси, — пробираясь сквозь толпу, повторил Алешкин отец. — Пусть он скажет, как ночью ребят в огород сзывал. Тебя, Ванька… тебя, Василий… Валерку… Женьку… Маришку… Ну-ка, скажите, сладкие ягодки у Таратуты или нет?

— Сладие…

— Вкусные…

Таратута закрутил головой и вдруг схватил за руку Валерку.

— Так, значит, это ты в мой сад лазил?

— Меня Вовка пригласил… Пойдем, говорит… Он всех звал… сам калитку отворил… Сам Дика держал… Сам угощал…

— У него день рождения той ночью был, — вставила Маришка. У нее даже сейчас чертики в глазах плясали.

— Сговорились? — засуетился Таратута. — Все сговорились… На сына моего наговариваете… Не пройдет!

— А вы у него спросите, — сказал Алешкин отец. — Если бы своими глазами не видел, тоже бы не поверил… Ну, пригласил — доброе дело, значит, сделал… Думал, по согласию… А оно, выходит, батька-то ничего не знал… Негоже так.

Таратута шарил глазами по толпе. Видимо, Вовку искал. Но того не было.