Илья Дворкин - Взгляни на небо

Однажды Андреич задержался за спиной Родьки подольше.

— А ведь у тебя, Виталька, талант. Очень чуткие руки, и вкус есть. — Он помолчал. — Думаешь, не помню ничего? Молчишь? Ну, молчи. А ведь я из-за тебя в школу пошел работать.

Родька наклонился над пластинкой, спрятал лицо.

— А ты молодец, парень. Скрытный малость. Но гляди, если что надо будет, говори открыто. Я ведь жизнью тебе обязанный.

Родька молчал.

Андреич покряхтел за спиной, хмыкнул — видно, хотел еще что-то сказать, но не сказал, хлопнул легонько Родьку по плечу и отошел.

И не стало уроков более увлекательных, чем уроки труда.

Родька даже после уроков оставался, любимый футбол забросил. Он придумывал все новые и новые формы, одна замысловатее другой. Ему было интересно. Эта работа была ему в радость. Он не знал еще, что такое чувство называется радостью творчества.

Кубик не напоминал о себе. Да Родька и не думал о нем, убрался — и скатертью дорога.

Но вскоре Кубик вновь объявился. И при обстоятельствах необычных.

— Ну, ваш Андреич и жох! — сказал Володьке отец. — Припер меня к стене. Хватка у него мертвая.

Володька встрепенулся.

— Как это — припер? За что?

— Сам скоро узнаешь, — ответил отец и загадочно улыбнулся.

И как Володька ни старался, ничего больше ему не удалось узнать.

Несколько дней все в классе ломали голову над этой загадкой, но так ни до чего и не додумались. А в пятницу Андреич сказал:

— Кто хочет со мной сплавать на остров Козлиный? На нем один из самых красивых маяков на Каспии и множество действующих вулканов.

Слишком уж много сведений вывалил на головы ребят Андреич: остров, маяк, действующие вулканы…

— Что-то заговаривается наш Андреич, — пробормотал Родька.

— А тигров и носорогов там нет? — ехидно спросил Таир.

— Тигров и носорогов там нет.

— А как мы поплывем — кролем или брассом? — спросил Володька.

— Нас туда твой отец забросит. Я с ним уже договорился.

— Ах, вот оно что, — пробормотал Володька и вдруг сообразил: — Но ведь мы все на отцовом дубке не поместимся.

— А все и не поплывут. Вам, во-первых, надо отпроситься у родителей, потому что едем мы с ночевкой, уходим в субботу сразу после уроков, возвращаемся вечером в воскресенье. Те, кого отпустят, бросят жребий, потому что больше десяти человек судно не возьмет. Десять вас и я одиннадцатый. Надо взять с собой еду и одеяло.

Жребий бросать не пришлось. На остров Козлиный отправилось пять человек, остальных родители не отпустили.

В субботу было четыре урока, и ровно в час пять счастливчиков стояли на пирсе рядом с пузатыми рюкзаками.

— Ну, молодцы! — смеялся Андреич. — Снарядились отменно. Хоть в кругосветку отправляйся, провианта хватит.

— Из этой-то лужи в кругосветку! — хмыкнул Родька.

— Вот из нашей Юрмалы… — хором отозвались Таир и Володька.

Подошедший Володькин отец внимательно оглядел Родьку.

— Лужа, говоришь? — спросил он. — Нет, милый, это море. И море серьезное. И ты в этом скоро убедишься.

И Родька убедился. И действительно, очень скоро.

Глядя на море с пирса, казалось, что стоит полный штиль. Но едва только дубок отвалил, стало ясно, как этот штиль обманчив.

Море дышало. Длинные пологие валы шли размеренно и мощно. Легкий дубок тарахтел мотором, тужился, словно играл с волнами в пятнашки, но те легко догоняли его, мягко подбрасывали, какую-то долю секунды держали на своих хребтах, потом ускользали, и дубок клевал носом, катился вниз. И так бесконечно — вверх-вниз, вверх-вниз.

Уже через час такой мерной болтанки Родька укачался. Он сидел, сжав изо всех сил зубы, и старался на воду не глядеть.

О чем-то весело болтали мальчишки. Восторженно взвизгивала Ленка Бородулина, а Родька сидел, уставясь напряженным взглядом в собственный рюкзак, и сглатывал, сглатывал подкатывавшийся к горлу противный комок.

Он мужественно продержался еще целый час.

Неожиданно Таир умолк, внимательно вгляделся в Родьку и сказал:

— А Родька-то зеленый!

— Точно. Как огурец, — подтвердил Володька.

— Тебе плохо, Виталик? — участливо спросила Ленка.

И тут Родька не выдержал. Он метнулся к борту, перевесился через него и… как говорится в старых романах, отдал морю дань.

Вид у него был такой несчастный, что даже Таир, неистовый патриот своего родного Каспийского моря, не стал ехидничать, не припомнил Родькины пренебрежительные слова, простил ему «лужу».

А Володькин отец похлопал Родьку по плечу и утешил:

— Не расстраивайся. Сам великий адмирал Нельсон тоже укачивался всю жизнь. И на командном мостике его корабля всегда стояло ведро. На всякий случай.

Родька нашел в себе силы отшутиться:

— А где ведро на вашем мостике?

Отец Володьки улыбнулся, подмигнул: молодец, мол, так и надо, держись.

— Дело в том, — сказал он, — что я, к сожалению, не адмирал Нельсон, и на моем корабле просто нет ни мостика, ни командной рубки. Но есть и преимущества — море рядом, стоит только через борт перегнуться.

Тут совершенно неожиданно в разговор влез Мамед-Очевидец. Он заговорил, будто его неожиданно включили, будто ткнули клавишу магнитофона:

— Адмирал Нельсон. Командовал линейным кораблем «Агамемнон». В боях потерял правую руку и глаз. Последний корабль — «Виктория».

Родька от изумления даже позабыл, что ему плохо.

Володькин папа на миг выпустил штурвал, дубок рыскнул носом, стал бортом к волне, всех тут же окатило водой. Крутнулся штурвал, крутнулся, словно человек на пятке, дубок на гребном винте, стал на курс.

— А еще что знаешь? — спросил Володькин папа.

— Ведро у него на мостике действительно было. Самое простое — брезентовое. После каждого похода его выбрасывали, — так же бойко проверещал Мамед и, словно очнувшись, оглядел всех привычным, блестящим от неутолимого любопытства взглядом.

— Вот это знаток! — восхитился Андреич. — Все знает!

Родька почти не слышал последних слов. Пример адмирала Нельсона оказался очень заразительным. Когда он, оторвавшись от борта, обессилено рухнул на место, Володькин отец вдруг спросил:

— Есть хочешь?

Родька с недоумением уставился на него. Шутит или издевается? И вдруг внутри что-то со скрежетом провернулось, будто колеса несмазанные скрипнули. Родька застыл, прислушался к себе и понял, что он зверски хочет есть.

— Очень хочу. Просто помираю, — удивленно ответил он.

— Вот и отлично, — отозвался Володькин отец. — Спустись в кубрик, там макароны есть в кастрюле. Правда, они холодные, но тебе сейчас все равно, верно?

— Правда. Все равно, — ответил Родька: он почувствовал, как рот заполняется слюной.

Кубрик на дубке был крохотный — сверху люк, пять ступенек вниз, две узкие койки, столик и дверь в машинное отделение. Родька вошел и попятился — в нос ударила тяжелая волна запахов — солярки, нагретого железа, перегоревшего масла — все едкое, раздражающее.