Михаил Никулин - В просторном мире

— Дедушка, — закричал старику Миша, — эти газеты четыре дня назад печатались, а тогда было здорово холодно!

— Тогда, Михайло, все в порядке! Спасибо за разъяснение! Теперь можем смело двигаться вперед.

Иван Никитич снова погрузился в чтение газеты. Конь скоро опять остановился.

— Дедушка, а и в самом деле — чего он? — спросил Гаврик.

— Умная лошадь — жалеет стариковские глаза.

Смеясь, старый плотник слез с бедарки, привязал вожжи, пустил коня вперед, а сам шагал теперь с боку подводы, на которой ехали Миша и Гаврик. Взгорьем дорога уходила в степь. Вправо, за нагромождением округлых холмов, впадин, котловин и котловинок, показалась речка Миус. Отсюда она казалась похожей на детский рисунок, на котором синими красками нарисована не то вода, не то капризно извивающийся дым или закрученный в кольца пушистый ус.

Иван Никитич и ребята, разговаривая о своей родной речке, невольно вспомнили шутливый рассказ о том, почему она называется Миусом… Когда-то извилистым правобережьем, приречной равниной, один из запорожских атаманов вел свое войско против турецких захватчиков. В это ясное утро атаман был хмур, задумчив. Может, он устал от бесконечной походной жизни? А может, предстоящая встреча с врагом заставляла призадуматься: а не будет ли эта лихая сеча последней для атамана?. Но, присмотревшись к причудливо извивающейся речке, он добродушно рассмеялся и, крутя курчавый длинный ус, сказал: «Хлопцы, бачьте, — вьется, як мий ус!»

— Мий ус, Миус! Так и повелось, — с ласковой усмешкой говорил ребятам Иван Никитич. По его усмешке никак нельзя догадаться, верит он в рассказ или нет. Но одно ясно было для ребят, присматривающихся к старому плотнику, что этот рассказ ему нравится и за его нехитрым содержанием он видит что-то другое, что важнее и для него и для притихших ребят.

— Только в том ли дело, ребята, что наша речка похожа на кучерявый ус?.. А, может быть, атаман этот знал ее с другой стороны?

Держась за распорку возилки, Иван Никитич смотрел не то на дорогу, не то на свои легко шагающие ноги.

— Не забывайте, что гонимые помещиками и царевыми слугами, люди за Миусом находили убежище. Не широка речка, а руки у них коротки были достать то, что было на этом берегу.

Слушая Ивана Никитича, ребята смотрели на рыжую пойму, по которой между белобоких холмов извивался Миус, убегая к азовским берегам.

Миша радовался, что вот эта холмистая степная земля давала приют гонимым людям, что Миус вставал крепостью на пути царя и помещиков.

За Миусом острый глаз Гаврика видел столбы силовой линии, идущей из Донбасса. Эти столбы в его живом воображении стали всадниками, вытянувшимися в бесконечно длинную цепь. Конечно, это была запорожская конница. И, не видя артиллерии, танков, Гаврик сожалел об этом: ведь тогда можно было бы по тем, кто гнался за подневольными, ударить раз-другой из дальнобойных или пустить из засады несколько танков.

…Дорога уже поднялась на бугристую вершину водораздела между Миусом и Самбеком. Левее завиднелись высоты Самбека — место совсем недавних кровавых схваток с фашистами. Меж холмами стеной вставали темносерые, высохшие сорные травы. Все чаще попадались теперь желтые круглые рытвины, следы разорвавшихся бомб и снарядов. С боку проселка валялись простреленные и на месте прострела густо поржавевшие каски, пулеметы без колес и колеса без пулеметов. Спутанная колючая проволока лежала ворохами и под набегающим ветром извивалась, как живая. На высоченной фашистской пушке, устремленной и степное примиусское и присамбекское небо, каркала ворона…

Иван Никитич шел рядом с повозкой, не замечая сидевших в ней Мишу и Гаврика. Изредка поглядывая но сторонам, он все больше погружался в какие-то свои, серьезные размышления. Очнувшись, он велел ребятам попроворней привязать лошадей к каркасу сгоревшей грузовой машины и следовать за ним. Все трое молча пошли в сторону от дороги, к небольшому деревянному обелиску, неподалеку от высокого кургана. Обелиск стоял в нескольких шагах от большой братской могилы, отсвечивающей на фоне сухих трав желтизной комковатой глины. Он был наспех сбит из первых попавшихся жиденьких дощечек. Это была пирамидка с пятиконечной звездой на усеченной вершине. Еще свежа была надпись: «Мы не забудем наших освободителей от фашизма, героев Самбека и Миуса».

Иван Никитич, подойдя к обелиску, снял треух, и ребята поспешили сделать то же самое. Старый плотник не сразу заговорил.

— Им, что положили головы за советскую землю, этим богатырям, разве ж такой памятник по заслугам?!

Потом Иван Никитич сказал, что не мешало бы на могилу положить свежей травы, и пока он сам измерял маленький кирпичный фундамент обелиска, его граненый шпиль, что-то задумчиво высчитывая и записывая в свою поношенную книжечку, Миша и Гаврик, нарвав свежего пырея, посыпали им братскую могилу, и комковатая глинистая насыпь запестрела, как прошитая зелеными нитками.

— А теперь пойдем туда!

Иван Никитич стал торопливо подниматься на соседний с обелиском высокий курган с песчаной макушкой, усеянной мелкими голышами.

— Дедушка, вот бы где стоять памятнику! — сказал Миша, когда они поднялись на вершину кургана. Отсюда открылся вид на морской залив, испещренный темными точками рыбачьих лодок, на трубы заводской окраины города, на самый город, дома которого, тесно сгрудившись, заглядывали с мыса на синеву моря… По грейдеру, проходившему далеко внизу, по южной обочине самбекских холмов, на Ростов и обратно в город на мысу пробегали грузовые и легковые автомашины. На изгибах дороги стекла кабин, отражая холодноватый свет низкого осеннего неба, ослепительно вспыхивали и гасли.

— Согласен с тобой, Михайло, — сказал старик и, обратившись к Гаврику, спросил его: — А ты, Гаврик, как думаешь?

Гаврик, стянув к носу темные брови, был далек от того места, на котором стоял. Он даже вздрогнул, удивившись, что им кто-то заинтересовался.

— Лучшего места, дедушка, не придумать… Высоко, всем видно… Будут глядеть и вспоминать… Это же солдаты и командиры…

На склоне кургана неожиданно грянул взрыв. Черным облаком взметнулся дым, снизу и с боков разрисованный гневными изгибами желтого пламени. Вслед за взрывом и облаком дыма из травы поднялся человек в защитной стеганке, в пилотке, в наушниках, от которых тянулся шнур к длинному шесту. Этот шест заканчивался чем-то похожим не то на сачок, не то на обруч, затянутый сеткой.

— Разминер! — обрадовался Миша.

— Миша, вовсе не разминер, а минер! — поправил его Гаврик.

— Сущая правда! Один тут со смертью воюет! — отозвался внезапно повеселевший Иван Никитич. — Вот его и спросим: как там, на склоне к морю, не опасно итти с коровами? — И Иван Никитич стал спускаться с вершины кургана, а минер, заметив, что старик хочет о чем-то спросить его, поднялся по склону навстречу.