Юзеф Принцев - Скачу за радугой

— Да... — вздохнула докторша. — Вы уж проследите за этим, пожалуйста!

— У них вожатый есть, — нахмурилась Людмила и, увидев идущего навстречу Вениамина, добавила: — Легок на помине!

Вениамин, заметив их, хотел свернуть в сторону, но остановился и спрятал руки за спину.

— Здравствуйте! — сказал он.

— Здравствуй... — буркнула Людмила. — Опять на твоих жалобы.

— А что такое? — обернулся Вениамин к докторше.

— Собственно, жалоб нет, — пожала плечами докторша. — Беспокоит количество травм во втором звене. Режутся, колются, царапаются!

— Ах, это! — беспечно махнул рукой Вениамин.

На солнце сверкнул топор, который он до этого прятал за спиной.

Докторша испуганно ахнула и отступила. Вениамин смутился и опять спрятал топор за спину.

— Так... — протяжно сказала Людмила. — Зачем тебе топор?

— Дрова решили заготовить, — ответил Вениамин. — Для костра!

— Давно заготовлены, — подозрительно смотрела на него Людмила. — На хоздворе лежат.

— Не знал... — сказал Вениамин и засмеялся. — Какие это дрова? Полешки! А мы таежный хотим запалить. В два ствола!

— Никаких таежных! — испугалась Людмила. — Я запрещаю!

— Хорошо, — покорно согласился Вениамин. — Не будем.

— Я пойду, Людмила Петровна... — сказала докторша и застучала полуботинками по мощенной кирпичом дорожке.

— Орешкина видел? — помолчав, спросила Людмила.

— А что? — насторожился Вениамин.

— Идем сейчас с Викторией Степановной, а он у изолятора в лесочке сидит. На пеньке. Сгорбленный такой... Как старичок. «Заболел?» — спрашиваю. А он как зыркнет на меня. «Спасибо, — говорит, — нет!» — Людмила вздохнула и задумчиво добавила: — Нераскрытый он для меня мальчик. И проявления у него нездоровые. Правда, они поссорились, но все-таки...

— Ты что, Люся! Опомнись! — досадливо поморщился Вениамин. — Сколько тебе лет?

— Двадцать.

— А разговариваешь, как нафталином пересыпанная!

— Спасибо! — отвернулась от него Людмила.

— Да брось ты сердиться, — тронул ее за плечо Вениамин. — Я же правду говорю.

— Ты не педагог.

— Это я уже слышал!

Они постояли молча. Потом Людмила, не оборачиваясь, спросила:

— На танцы пойдем?

— А где танцы?

— В поселке.

— Ладно, — кивнул Вениамин и прыснул.

— Ты что?! — обиженно вскинула голову Людмила.

Вениамин молча показал ей на шедшую по дорожке Ползикову. Она сгибалась под тяжестью двух ржавых спинок от кроватей.

— Здравствуйте, Людмила Петровна! — радостно крикнула Ползикова. — Куда тащить?

— Что это? — удивилась Людмила.

— Лом металлический! — Ползикова с грохотом свалила к ногам Людмилы свою ношу.

— А кто тебе велел лом собирать?

— Мальчишки сказали. Из нашего отряда. Премию, говорили, будут давать!

— Ваше мероприятие? — обернулась Людмила к Вениамину.

— Да как тебе сказать... — замялся тот. — В общем, наше.

— Согласовывать надо, — недовольно заметила Людмила.

— Куда складывать? — вытирая пот со лба, спросила Ползикова.

— Неси пока на хоздвор, — распорядился Вениамин. — Потом разберемся!

— Да я там и взяла! — заморгала ресницами Ползикова.

— Неси обратно! — нетерпеливо приказала Людмила.

— Ладно... — вздохнула Ползикова. — Я бирочку со своей фамилией повешу. Можно?

— Вешай, — разрешил Вениамин и отвернулся. Ползикова потащилась обратно, а Людмила, заглянув Вениамину в лицо, спросила:

— Ты что смеешься?

— Кто? Я?! — удивился Вениамин.

— Легкомысленный все-таки ты человек! — пожала плечами Людмила.

— Это точно! — ответил Вениамин и ушел, помахивая топориком.

Генка сидел на пеньке и разглядывал желтое пятнышко в густой зелени веток. Встал, подошел поближе. Это был совсем уже пожелтевший березовый листок.

«Осень скоро»... — подумал Генка.

Он сорвал листок и растер его между пальцами. Листочек упруго сворачивался и не хотел рассыпаться.

«Крепкий еще!» — отчего-то обрадовался Генка.

Потом за его спиной будто застучал здоровенный дятел. Генка обернулся и увидел Вениамина, который шел к нему, постукивая обушком топора по стволам березок.

Генка хотел уйти, но передумал и с независимым видом опять уселся на пенек.

— Привет! — сказал Вениамин.

— Здорово... — ответил Генка.

Вениамин присел на траву.

— Вот... Топориком разжился.

— Вижу...

— Надо бы еще пару рубанков достать.

— Ладно, — безучастно кивнул Генка.

Вениамин вопросительно посмотрел на него.

— Слушай, Ген... Только честно. Что с тобой?

— Все нормально.

— Я ведь вижу.

— Я дело делаю?

— Делаешь.

— Ну и нечего меня рентгеном просвечивать!

Оба замолчали. Потом Генка усмехнулся и сказал:

— Не бойся. Штучек больше не будет.

— Каких штучек?

— Паруса алые, марсиане и вообще... Больных нет!

— Тяпа так говорит? — нахмурился Вениамин.

— Не все равно кто? — поднялся Генка.

— Подожди!

— Да ладно! Чего там! — оборвал его Генка и ушел.

Вениамин сидел, обхватив худые колени руками, смотрел вслед Генке и насвистывал какой-то невеселый мотив.

Генка прошелся по лагерю, постоял под окном пионерской комнаты, послушал, как Оля переругивается с Тяпой из-за каких-то гвоздей, и направился на хоздвор, к дяде Кеше. Тот был в лагере за ночного сторожа, колол дрова, разгружал мешки с продуктами, чинил крыши и заборы.

Вот и сейчас он стоял над верстачком в сарайчике и стругал длинную доску, напевая себе под нос.

В сарайчике пахло стружкой, табаком, разогретым столярным клеем.

— Пришел? — обернулся к Генке дядя Кеша. — Погоди маленько, я сейчас...

Генка присел на березовый чурбачок и засмотрелся на стружки, кудрявой лентой ползущие из-под рубанка.

Впервые Генка заглянул сюда случайно и долго стоял в дверях, завороженный легкостью, с которой дядя Кеша орудовал остро отточенным топором. Еще тогда ему показалось, что дядя Кеша и есть тот самый старик, про которого рассказывал Поливанов. Уж очень похожи у них были руки! Корявые, с распухшими суставами пальцев, которыми, казалось, и пошевелить-то было трудно, руки эти вдруг молодели, как только брались за инструмент.

Генка никогда и никому не сказал бы про свою догадку, да он и сам сомневался в этом, но каждый раз, когда под руками дяди Кеши длинно шелестела стружка или звенел о бревно топор, Генке казалось, что это он, дядя Кеша, ходил по лесам и дорогам, ставил деревянные обелиски со звездой на забытых могилах, а живет сейчас у них в лагере так, для передышки, чтобы снова пуститься в свой горький и гордый путь.

«Ходил, ходил и задержался в этих местах! — думал Генка. — Может ведь быть такое?»

Он осторожно выспрашивал у дяди Кеши про его житье-бытье и был разочарован, узнав, что живет дядя Кеша в одном с ним городе, чуть ли не на соседней улице, а на лето приезжает сюда подработать к пенсии и пожить на свежем воздухе. Сыновей у него никогда не было, а выросли две дочки, которые повыходили замуж и уехали одна на Север, а другая, наоборот, куда-то в Среднюю Азию.