Юзеф Принцев - Скачу за радугой

— Из клуба, — прошептала Оля. — Только вы начальнику не говорите.

— Боишься?

— Я?! — вскинула голову Оля. — Нет! Мы хотели сами...

— Что?

— Ничего. — Она упрямо сжала губы и отвернулась.

— Так... — сказал Вениамин и опять повторил: — Так...

Повернулся и не спеша направился к лесу.

Оля опустилась на траву и расплакалась. Вышедшие из-за кустов орешника мальчишки уселись вокруг и деликатно смотрели в сторону, пока она, всхлипывая и размазывая слезы, вытирала лицо краем простыни.

— И чего тебя на поляну понесло? — мрачно сказал Пахомчик. — Не видела их, что ли?

— Ничего я не видела! — шмыгнула носом Оля. — Я Аэлитой была. По-настоящему! Я, если хочешь знать, шла и плакала.

— Зачем? — удивился Тяпа.

— Низачем! — отвернулась от него Оля и опять всхлипнула.

— Дурак ты все-таки, Тяпа, — вздохнул Шурик и подсел к Генке. — Что будем делать, Ген?

— Обратно надо вешать, — угрюмо ответил Генка. — Людмилы до утра не будет, а к начальнику Ползикова не сунется!

— Почему? — поинтересовался Пахомчик.

— Не любит он таких, — неохотно объяснил Генка и, помолчав, добавил: — По-моему.

— А Витамин? — вмешался Тяпа. — Теперь-то наверняка доложит!

— Все равно надо вешать, — нахмурился Генка. — Сегодня ночью.

— Ночью? — протянул Тяпа.

— Страшно? — усмехнулся Генка.

— Спросить нельзя? — надулся Тяпа и покосился на Олю. — Думаешь, ты один такой храбрый?

В лесу опять послышалась песня. Отряд возвращался в лагерь.

— Сейчас на обед горнить будут, — сообщил Тяпа.

— По солнцу определяешь? — усмехнулся Пахомчик.

— По животу! — не понял шутки Тяпа и заспешил: — Пошли, пацаны!

Генка нарочно отстал от ребят. Постоял над большим муравейником, похлопал ладонью по верхушке и поднес ее к носу, вдохнув щекочущий запах муравьиного спирта. На знакомом повороте тропинки прыгнул с одного набухшего землей корневища на другое, в который раз удивляясь могучей силе деревьев, протягивающих друг другу эти руки-корни, чтобы вместе устоять перед любой бедой. Долго, будто прощаясь, слушал, как долбит сосновую кору дятел, и, разглядев его на вершине старой порыжевшей сосны, пошел дальше.

Он шел и думал о том, что надо самому пойти к начальнику и рассказать обо всем. Пусть гонит из лагеря его одного, «семерка» здесь ни при чем. Потом подумал, что не та уж «семерка»! То «ковбои», то «марсиане», и запутал он все сам, а распутывать почему-то не хочется. И сразу вспомнил Олино мокрое от слез лицо и протянутые к нему руки. «Артистка! — убеждал он себя. — Артистка! И больше ничего!» Но тогда выходило, что и сам он артист из погорелого театра, потому что верил ей, а главное — себе. Он тоже стал тогда седым и грустным инженером Лосем и, став им, предал верного и отважного Криса.

«Поиграли — и хватит!» — решил Генка, подходя к большому, заросшему мхом валуну. Валун был похож на какое-то огромное доисторическое животное, и каждый раз, проходя мимо, Генка останавливался перед ним и гадал, кем он прикинется сегодня: гигантским динозавром или мамонтом. Но сегодня валун был просто валуном, а у подножия его, натянув на колени короткую юбку, сидела Оля. Генка споткнулся и хотел повернуть обратно, но Оля уже увидела его и шагнула навстречу.

— Я тебя жду, — сказала она, глядя ему прямо в глаза.

Теперь она была совсем не похожа на Аэлиту. Лицо ее было спокойным, брови нахмурены, спутанные волосы закрывали лоб.

— Ну? — спросил Генка, смотря в сторону.

— Слушай, Ген, — сказала она негромко. — Раз все из-за меня, я и отвечу.

— Из-за тебя? — по-своему понял ее Генка и почувствовал, что краснеет. — Что из-за тебя?

— Если бы меня не увидели, ничего бы не было, — нахмурилась Оля. — А я как дурочка!..

Она безнадежно махнула рукой и замолчала. Генка облегченно вздохнул, но тут же помрачнел и, боясь выдать себя, небрежно сказал:

— Брось, не переживай! И так плохо, и так плохо!

— Что плохо? — подняла брови Оля.

— Все! — крутанул в воздухе рукой Генка и с отчаянием повторил: — Ну, все! Понимаешь?

Она растерянно покачала головой и вздохнула:

— Пойду к начальнику.

— Да ты-то при чем?! — закричал Генка. — При чем тут ты? Я все затеял, мне и отвечать!

— Тебя выгонят, — сказала Оля и чуть слышно добавила: — А я не хочу...

Генка засмеялся, с разбегу прыгнул на валун, с трудом удержался на нем, и, балансируя руками, прошелся по гладкой круглой верхушке.

— Не выгонят! — крикнул он сверху. — А выгонят — пусть! До конца смены — всего ничего! Ты в город приедешь! — Потом спрыгнул вниз и, разглядывая верхушки деревьев, небрежно проговорил: — В общем, плюнь! Без тебя разберемся!

Сунул руки в карманы и, посвистывая, пошел по тропинке.

Дождь собирался давно. С утра парило, а после обеда по небу поползли тучки. Ветер разгонял их, но тучки подкрадывались с другой стороны, брызгали мелким дождем и убегали. Ближе к вечеру улегся ветер — и уже не тучки, а тучищи поползли к лагерю. Горнист протрубил отбой, и, будто по его сигналу, упали на землю первые тяжелые капли. Дождь быстро набирал силу, барабанил по крышам, бурлил в желобах, водопадикамн скатывался с труб, разбрызгивая пенные лужи.

Накинув на голову плащ и светя под ноги фонариком, Вениамин обходил спальни своего отряда. В окнах давно погас свет, песок на дорожках разбух и прилипал к подошвам, пахло мокрой травой и грибной прелью.

В комнате мальчишек было тепло и тихо. Вениамин постоял на пороге, вслушиваясь в ровное их дыхание. Кто-то тоненько, с присвистом, захрапел и сразу же замолк, будто захлебнулся. «С головой укрылся», — подумал Вениамин и, посветив фонариком, снял одеяло с головы спящего. Мальчишка почмокал во сне губами и повернулся на бок. Пошарив лучом фонарика по соседним койкам, Вениамин увидел натянутые на головы одеяла и откинул одно из них. Под одеялом лежало свернутое жгутом пальто. На остальных пяти койках он обнаружил скомканные лыжные брюки, куртку на молнии, чемодан, рюкзак и футбольные бутсы. Вениамин нахмурился и вышел из спальни. Скользя на размокшей дорожке, он направился в сторону дачи начальника, но остановился и, потушив фонарик, шлепая прямо по лужам, зашагал к клубному корпусу...

Как Тяпа умудрился уронить плафоны, Генка не видел. Он стоял у открытого окна клубной веранды и думал о том, что через несколько минут все плафоны будут висеть на месте и завтра лагерь загудит, как потревоженный улей. Генка даже притопнул ногой от удовольствия, и в ту же минуту послышался звон разбитого стекла. Он показался таким оглушительным, что мальчишки пригнулись, а Оля села на пол, зажав уши ладонями. Генка смотрел на осколки двух разбитых плафонов, на съежившегося на стремянке Тяпу, на испуганных, растерянных ребят.