Юрий Ермолаев - Дом отважных трусишек

Надя задумалась. Как часто она представляла себе этого несуществующего волшебника! Вот подходит к окну, возле которого она сидит, обыкновенный старичок и спрашивает её:

«Почему ты, девочка, не гуляешь?»

Надя отвечает. И вдруг старичок, точно настоящий артист-фокусник, взмахивает руками, произносит какие-то непонятные слова, вроде: «Крибли-крабли-бум!» — и Надя вскакивает, кружится на совершенно здоровых ногах по комнате и тут же бежит к девочкам прыгать через верёвочку. От удивления все так и застывают на месте. А старичок волшебник мгновенно исчезает. Точно его и не было вовсе. А потом Надя записывается в бассейн и, конечно, устанавливает рекорд по плаванию.

А сколько раз старичок волшебник приходил к Наде ночью, во сне. Тогда он давал ей трудные задания: выручить из царства Бабы-Яги Димку, который въехал в её владения на своём «Орлёнке». Или спасти второгодника Сашулю от одолевших его двоек. Если Надя выручит Димку или Сашулю, её ноги станут прямыми и здоровыми, как у балерин на экране телевизора. И Надя не раз спасала Димку с Сашулей. Даже Бабу-Ягу ей удавалось сделать во сне доброй и отзывчивой старушкой. А проснётся — ноги по-прежнему больные. И от обиды слёзы навёртываются.

Надя вздыхает: почему так — у ящерицы вырастает новый хвост, а у людей ничего нового не вырастает. Как было бы хорошо, если б больные ноги сами по себе отпали, а на их месте выросли бы новые, здоровые и прямые.

Из-за больных ног Наде никуда не хочется выходить. Только покажется на улице на костылях, все прохожие оборачиваются и смотрят вслед. Мама успокаивает Надю, говорит, что они её жалеют. А ей от такой жалости не по себе делается. Прямо, куда деться, не знает. Одной тётеньке, которая долго смотрела на Надю, она показала язык. Та разозлилась и сказала громко: «Урод, а ещё дразнится!» Обиделась, наверное.

А Наде разве не обидно, когда её разглядывают, точно какое чудище? Им бы на её месте побывать…

Все ребята, которые приносят Наде уроки, относятся к ней хорошо. Они уже привыкли к ней и не обращают внимания на её больные ноги. С ними Надя чувствует себя здоровой. Особенно с Димкой. Один раз он даже позавидовал Наде:

— Тебе хорошо: ты уже три раза на море была и в Ленинграде. (Надю возили туда показать одному доктору.) И ещё куда-нибудь поедешь. А я, кроме дачи, нигде не был.

Димка часто говорит Наде приятное, и Наде не хочется огорчать его. А то бы она рассказала, что была не только на море, но и летала туда на самолете «ТУ-114». А после санатория плыла на большом пароходе «Абхазия» и спускалась на дно Чёрного моря в подводной лодке. Вот на что она маму уговорила! Взяли билеты и целых десять минут пробыли на морском дне. Прожектор от лодки освещал подводное царство. В нём между длинных, как щупальца огромного осьминога, водорослей плавали рыбы. Очевидно, рыбы уже привыкли к свету и лодке, потому что совсем не боялись её. Одна длинная, остроносая рыба проплыла совсем близко от иллюминатора, в который Надя смотрела вместе с мамой. Надя даже от стекла отстранилась: вдруг рыба схватит её за нос. И тут же сама рассмеялась. Стекло в иллюминаторе было выпуклое и очень толстое, его даже пулей не пробить.

Вот сколько всего видела Надя, а Димка катался только на пригородных поездах и больше ничего не видел. Димку Надя считает своим другом. Он, правда, не знает об этом, но Надя всё равно считает. Ведь он ни разу не назвал её «кривулей» или «каракатицей», как другие мальчишки и девчонки. Из-за этого Надя и не подзывает их к окну. С удовольствием бы позвала. Но вдруг кто-нибудь скажет ей: «Отстань, Кривуля!» Нет, лучше уж не звать.

Надя хотела остановить Димку, когда он будет проезжать мимо, чтобы показать ему спичечный коробок с новой этикеткой, но во дворе появился папа. Он шёл быстро и чуть-чуть пританцовывая. Надя сразу поняла: папа скажет что-то утешительное. И верно: увидя Надю, он тут же закричал:

— Собирайся в дорогу! Берём билеты на самолет. Самый быстрый вид транспорта.

От этих слов у Нади часто-часто забилось сердце. Она даже ничего не могла сказать, только закивала папе головой, чтобы понял, что она его слышит.

Поехали Надя с мамой всё же поездом. Мама объявила, что плохо переносит в самолете взлёт и посадку. А в этом рейсе он делает две остановки. Пришлось брать билеты на поезд и трястись двое суток.

Как только поезд отошёл от московской платформы, Надя прилипла к окну. Снег за городом почти весь растаял, и берёзки росли, точно в прудах. Придорожные телеграфные столбы тоже утонули в воде. Кое-где на бугорках виднелась жёлтая прошлогодняя травка, похожая теперь на маленькие взъерошенные клочки сена. Но любопытнее всего была железнодорожная насыпь, по которой шёл поезд. Она то начинала быстро-быстро расти, точно торопилась взобраться на гору, и становилась тогда крутой и высокой, то стрелой падала вниз и, сровнявшись с полем, исчезала совсем, тогда рядом с железной дорогой появлялись домики с усадьбами. Почти у каждой усадьбы стояли массивные деревянные ворота с калиткой. Надю это очень развеселило:

«Зачем открывать калитку, когда рядом с воротами нет никакой ограды, возьми и проходи на усадьбу где хочешь».

На второй день пути леса стали гуще, а вместо воды под деревьями лежали длинные серые полоски снега. Около некоторых железнодорожных домиков висели на врытых столбах качели, — значит, здесь были дети.

Дорога стала такой извилистой, что из предпоследнего вагона, в котором Надя ехала с мамой, ей несколько раз был виден электровоз и половина состава. А в одном месте получилось даже так, что электровоз ехал чуть ли не навстречу их вагону. Вот какой крутой поворот попался!

Леса часто сменялись полями, а поля — строительными площадками. И тогда вместо тракторов, которые, как жуки, урча, копошились на полях, там возвышались подъёмные краны.

Раньше, ещё маленькой, Надя любила ездить в поезде с детьми. С ними можно играть или просто дурачиться. Но когда подросла, ей стало казаться, что они хоть и играют с ней, но смотрят как на больную, снисходительно. И сейчас Надя была очень рада, что с ними в купе ехала только одна тихая и молчаливая старушка. Четвёртое место оказалось незанятым.

А совсем хорошо было вдвоём с мамой, когда старушка отправлялась обедать в вагон-ресторан или выходила в коридор постоять у окна. Тогда они садились рядом на одну нижнюю полку и прижимались друг к другу. Мама гладила Надю по голове и говорила:

— Ну вот, может быть, на этот раз всё будет хорошо.

А Надя ещё крепче прижималась к ней и говорила шёпотом:

— Мне нравится так сидеть с тобой. Мне хорошо-хорошо.

Но такой спокойной и ласковой Надя бывала не всегда. Часто она капризничала и сердилась на маму: