Юрий Ермолаев - Дом отважных трусишек

Лифт в детском отделении совсем не такой, как в жилом доме. Он широкий, большой и весь покрашен белой краской. Вдоль его стен приделаны откидные низкие скамеечки. Поднимается лифт плавно-плавно. Надя даже не почувствовала, что едет. Только увидела, как лифт проехал второй этаж.

— Лифт теперь будет твоим первым помощником, — сказала Наде маленькая нянечка. — На операцию ты на нём поедешь и после операции будешь спускаться гулять, и в свою палату подниматься. — Тут нянечка пошутила: — Лифт у нас как живой: всё видит и за всех вас переживает.

Надя посмотрела на дверцы лифта, и дырочки в них ей показались глазами, а разведённые в разные стороны ручки от дверей открытым ртом. Тут лифт остановился, звякнул ртом-ручкой, и нянечка с Надей вышли. Напротив лифта была дверь с надписью: «Ординаторская».

— Это что за комната? — спросила Надя.

— Кабинет врачей, — объяснила нянечка, — тут они от вас отдыхают.

Надя улыбнулась. Выходит, «Ординаторская» — то же, что в школе «Учительская». Когда Надя приходила в школу на праздничный утренник, то видела комнату с надписью: «Учительская», и мама ей объяснила её назначение почти так же: «Здесь учителя от вас отдыхают».

Только «Учительская» понятно: комната для учителей и ребятам там делать нечего. А почему «Ординаторская»? — пожала плечами Надя. Написали бы лучше «Врачебная». Вот за ней «Гипсовая» комната. Очень понятно. Здесь гипс накладывают. И дальше «Перевязочная», тоже ясно без объяснений. А «Ординаторская» непонятно. Можно подумать, что в этой комнате врачей награждают орденами за трудные операции. Но для этого незачем делать отдельную комнату. Награждать надо в большом зале, в торжественной обстановке, чтобы все видели и радовались.

Не успели нянечка с Надей дойти до следующей двери с надписью: «Классная комната», как она распахнулась и из неё вышли в коридор четыре мальчика и три девочки. Все они были на костылях и казались невероятно неуклюжими.

«Это оттого, что у каждого закутана в толстый белый мешок нога», догадалась Надя.

Но вот из классной комнаты вышел ещё один мальчик, у которого белый мешок был на шее, и потому его голова откинулась назад. Точно он ужасно воображал. Даже нос у него смотрел не на Надю с нянечкой, а в потолок. Ему было трудно смотреть на окружающих, он мог только опускать вниз глаза. У девочки лет восьми, которая вышла из классной комнаты следом за мальчиком, левая рука лежала на каких-то металлических пластинках. Из-за этих пластинок рука тоже торчала вверх. Можно было подумать, что девочка кого-то приветствует или держит вверх руку, чтобы ответить учительнице.

Надя догадалась, что в мешках спрятаны те самые аппараты, которыми здесь лечат. Вот бы посмотреть на них!

А ребята тем временем рассматривали Надины ноги.

— С рассечкой операцию сделают, — сказал мальчик с перевязанной шеей.

— А вот и нет — бескровную, — заспорили с ним двое других.

— Слышала наших профессоров? — усмехнулась нянечка. — Скоро и ты такая же учёная будешь. В каком классе-то занимаешься?

— В третьем училась, — ответила Надя, — но из-за отъезда я уже сдала экзамены и меня перевели в четвёртый.

— А лежать будешь с третьеклассниками, они-то ещё не доучились, сказала нянечка и добавила: — У нас все палаты по классам разбиты. В первой первачки лежат, а в десятой — десятиклассники. Девочки в палатах «А», а мальчики — в «Б».

— А в какой палате дошкольники? — поинтересовалась Надя.

— Дошколята? — улыбнулась нянечка. — Вон в той, в «Птичьей».

Она подвела Надю к закрытой стеклянной двери, на которой были нарисованы снегири и попугайчики. Из палаты в самом деле доносилось птичье щебетание.

— Погляди-ка, какие тут у нас птенцы в гнёздышках лежат, — пропела нянечка и приоткрыла в «Птичью палату» дверь.

Малыши, точно по команде, повернули к вошедшим свои головы и насторожились. Очевидно, подумали, что к ним идут доктора. Почти все они лежали в кроватках с сетками. Только двое малышей, лет трёх, сидели на полу и строили из кубиков пирамиду. Каждый из них брал кубик одной рукой. Другая и у худого подстриженного, и у кудрявого крепыша была обтянута белым чехлом, из которого вылезали на ладошку блестящие тоненькие спицы.

— Играйте, играйте, мы на вас поглядеть пришли, — сказала нянечка и, прикрыв дверь, пошла с Надей дальше по коридору.

На стенах коридора висели различные вазочки, из которых свисали растения, похожие на длинные зелёные бороды.

Больница Наде понравилась. А вот какая у неё палата и кто в ней лежит, ещё неизвестно.

Нянечка отворила дверь в палату, и Надя… никого не увидела. Только пять пустых кроватей. Это и обрадовало и испугало Надю. При нянечке знакомиться было бы лучше.

— Почему здесь никого нет? — спросила она.

— Кино пошли смотреть. У нас в холле телевизор с самым большим экраном. Точно в кинотеатре сидишь… Ты вот тут располагайся. — Нянечка указала Наде на самую крайнюю к двери кровать. — В тумбочку свои вещи положишь и всё, что мама принесёт.

Сейчас Наде класть было нечего. Она открыла дверцу тумбочки и заглянула в неё: два пустых тёмных ящика. И оба большие. Сколько всего положить можно.

— Ну как, нравится? — спросила её нянечка и тут же добавила: — Напиши маме записку, как устроилась. А то она там внизу волнуется.

— У меня карандаша нет и бумаги, — оглядываясь по сторонам, растерянно проговорила Надя.

— Сейчас принесу, — улыбнулась нянечка и вышла.

И тут Надя услышала ребячьи голоса и постукивание костылей. Очевидно, кончилось кино. В палату друг за другом вошли четыре девочки. Надя хотела сказать им, что она новенькая, но не успела, потому что девочка, стоящая позади всех, вдруг воскликнула:

— Ермакова, это ты? Надо же! — И, обернувшись к подругам, объяснила низким, чуть грубоватым голосом: — Мы с Надькой прошлым летом в санатории вместе лечились на море. Бояка она жуткая. Никогда в воду без матери не входила. Всегда за ручку.

— Мама боялась, что у меня будут судороги, вот и не отпускала одну, поспешила объяснить Надя, а про себя подумала: «Какая же противная эта Галька! Не успели встретиться, а она уже свой вредный характер показывает. Теперь девочки подумают, что я трусиха».

Но никто из них не обратил внимания на слова Гали Скульской. Самая высокая девочка, в очках, спросила Надю: