Владислав Гравишкис - Под уральскими звездами

Он скользнул взглядом по животу Жмаева, нависшему над опояской, и ласково улыбнулся:

— Нет, не гожи мы для ратных трудов.

— Окромя нас люди есть. Собрать только, клич кликнуть. Одной ротой можно всю нечисть сбросить...

Адаматский ничего не ответил. Он подошел к запечью, затянутому ситцевой занавеской, и сказал:

— Выходи, Владимир Сергеич! Ничего, свой человек.

Скрипнула деревянная зюзинская кровать. Занавеска раздвинулась и появился седоусый, коротко остриженный человек в сапогах, синих галифе военного покроя и широкой толстовке. Жандармский полковник Курбатов, несколько смущенный своим запечным пребыванием, сунул Жмаеву два пальца:

— Мое почтение! Как живется?

— Какая наша жизнь! — пробормотал озадаченный появлением Курбатова Жмаев. — Имения лишили, день и ночь трясешься — жив ли будешь, кончат ли тебя...

— Трястись — глупо! Ты — действуй!

Задребезжал звонок, и Курбатов, вздрогнув, сделал шаг к занавеске.

— Наши. Слава тебе! — выглянув в окно, перекрестился Адаматский.

Жмаев отодвинулся в сторонку. Теперь он был убежден, что здесь произойдут какие-то важные события, явился сюда не зря.

Первым быстрыми шажками вошел Шмарин. Жмаев не видел его давно и теперь заметил, что Кузьма Антипыч еще больше исхудал и пожелтел. Исподлобья оглянув тех, кто был в сторожке, Шмарин обернулся к двери:

— Пожалуйте, господа военные. Милости прошу!

Появился начальник стоявшего в Мисяже чехословацкого эшелона Каетан Шенк — богатырского телосложения красавец, с пышными усами и добродушным лицом. Сзади шел его ординарец — высокий, тощий и нескладный солдат Иржи Карол.

Шмарин осмотрел стол:

— Эва! А добро-то куда подевали?

Адаматский торопливо вынул из залавка бутылки вина и тарелки с закусками.

— Прячете? Не ворованное, а прячете? Эх вы, малодушные! — Шмарин пригласил чехов к столу: — Угощайтесь, господа! Коньячишко добрый, старого запасу, по нонешнему времени куда как хорошо: самогону, и того не достанешь...

— Угоститься — хорошо. Угоститься — можно, — отозвался Шенк, подходя к столу. — Попробуй и ты, Карол. Хороший коньяк.

— Не буду, капитан! — отказался Иржи и добавил что-то по-чешски, чего никто не понял.

— Как хочешь. Я, если разрешите, налью себе еще одну...

— Та-ак! — произнес Шмарин. — А теперь давайте разговоры разговаривать... Кому начинать? Тебе, батюшка, ты наш пастырь духовный. Обскажи офицеру обо всем...

— Уволь, Кузьма Антипыч! Дело ратное. Владимиру Сергеичу и карты в руки.

— Могу, — Курбатов встал, одернул толстовку, как раньше одергивал мундир. — Обстановка нам благоприятствует, господа. Только что получены сведения — красные банды вышли из Мисяжа. Предположительно — в Златогорье. Принес сведения — вот, Жмаев...

Кирилл оживился: ему не терпелось высказать мнение на таком важном совещании. Спасибо Курбатову, дает словечко вымолвить!

— Все вышли, как есть все. Разве старичишки какие остались с дробовиками. Сам видел — сотни полторы прошло на станцию, пулеметы за собой волокут...

Разговориться ему не дал Шмарин:

— Помолчи-ка, Кириллка! Господину офицеру про то известно — полчаса за плетнем сидели, пережидали, пока пройдут. Город без защиты лежит, бери да кушай, хоть с маслом, хоть так. Да вот беда — не хотят они, не желают помогать законным властям взять его в свои руки. Есть у вас совесть, господа хорошие? Имеете оружие, воинскую силу, и все зря пропадает.

— Втуне, я бы сказал, — поддакнул Адаматский.

— Верно, батя, втуне!

Шенк осмотрел всех смеющимися глазами. Потянулся к столу, налил коньяк, выпил.

— Я понимаю вас, господа. Офицеры нашей роты понимают вас, господа. Я могу даже сказать больше: офицеры согласны вас поддержать.

— Давно бы так! — блеснул глазами Шмарин, и все, кто был здесь, зашевелились.

Пошевелился и Карол у двери, вопросительно посмотрев на капитана. Тот поднял палец, призывая дослушать. Он был уже немного пьян.

— Но при одном условии, господа: когда будет приказ высшего командования. Только так! Мы не дураки, нет! Полезать в рот этому, как это говорится, зверю... Лев! Да, лев! Мы выступаем, больше никто не выступает — что будет с нами? Крышка! Гроб! Так солдаты говорят, а чешский офицер должен понимать солдат. Россия — страна большая, батальон — ноль! Да, ноль! Все понимаем! Мы не дураки.

— Ан нет — дураки! — злобно затеребил бородку Шмарин. — Город голый, в руки просится: хватай, дави, жги, что хошь делай, а вы нос воротите. Ну, как не дураки?

— Нельзя ли — как это? — вежливо, господин Шмарин. Офицер чешской армии не может слушать. Высшее командование...

Шенк нахмурил подбритые брови и сердито посмотрел на Шмарина. Тот кричал злым, срывающимся голосом:

— Плевать хотел! Не знаешь, что ли, — Гайде давно заплачено, в нашей торбе сидит. Ты кто такой, чтобы нос задирать?

— В самом деле, господин капитан, — примирительно начал Курбатов. — Обстановка может перемениться...

Шенк встал и взял под козырек:

— Я сказал, господа! Благодарю — как это? — хорошее угощение. Карол!

Ординарец распахнул двери, и чехи вышли. Шмарин побежал за ними:

— Сукин сын! Водку лакать горазд, а дела от тебя нет? Покажу кузькину мать!

Курбатов и Адаматский подхватили его под руки.

— Успокойтесь, Кузьма Антипыч! Никуда они не денутся, все равно воевать будут...

— Пусти, Володимер! Я его укорочу!

— Напрасно гневом душу распаляете, — уговаривал Адаматский.

— Бросьте, Кузьма! Начнем без них, а потом и чехи к нам пристанут. Поймите, — им некуда деваться, офицеры на нашей стороне, сами слышали...

К начальнику чехословацкого эшелона, стоявшего в Златогорье, полковнику Суличеку пошел Ковров и два члена Совдепа.

Небольшое купе было заполнено клубами табачного дыма. Сидевший в купе полковник невозмутимо посасывал трубку, исподлобья рассматривая сидевших перед ним трех большевиков. «Шваль! Что они скажут?»

От дыма першило в горле, Ковров покашливал. Он сказал Суличеку, что нахождение крупной воинской части на территории города беспокоит местные власти, волнует население. Может произойти кровопролитие.

— Не мое дело. Дальше! — равнодушно произнес Суличек.

Ковров прищурился и в упор посмотрел на офицера. Он едва сдержал закипевший гнев. Ну, хорошо же! Спокойно он заявил, что Златогорский Совет рабочих и солдатских депутатов поручил ему, председателю, потребовать от командования эшелона немедленной сдачи оружия или ухода части из города.

— О-о! Потребовать? — спросил полковник. Это было уже совсем смешно: босяки смеют чего-то требовать!

— Да, потребовать. Мы — местная власть и требуем сдачи оружия.

— Сумасшедший дом! — процедил Суличек. — Какая власть? Моя? Нет! Сдавать оружие? Кому? Вам? По какому праву? Нет! Никому. Напрасно тратить слова.