Виктория Вартан - Быть похожим на Давида Сасунского

— Давай…

Они подошли к полуоткрытой калитке и заглянули во двор. Там никого не было, но в окнах ещё горел свет.

— А куда высыпать? — прошептал Шаген.

Через весь двор была протянута верёвка, на которой сушилось бельё.

— Сейчас… — Давид снял с верёвки полотенце, расстелил его на ступенях веранды. — Давай, сыпь сюда…

Выйдя на улицу, они осторожно прикрыли за собой калитку.

— У кого ещё нет инжира? — спросил Давид.

— Не помню… — ответил Шаген.

— У Араика есть? По-моему, у них тоже нет.

— Ага, у них нет инжирового дерева.

Дом Араика стоял за домом бабки Сиран. Они вернулись к реке и берегом обошли дом Сиран с другой стороны. Калитка у Араика оказалась на запоре. Из живой изгороди, что тянулась вдоль берега речки, торчали колья, на которые были надеты крынки для просушки. Мальчики сняли одну из них, наполнили её инжиром и, прикрыв большим листом лопуха, поставили у калитки.

— Ох и вкусный инжир, — проговорил Шаген с полным ртом. — Попробуй, Давид… — Проглотив, он снова бросил в рот крупную ягоду.

— Опять ешь? Мы ведь не для себя рвали! — сердито сказал Давид, осторожно ступая по узкому берегу речки.

— Но ведь и у нас с тобой во дворе нет инжирового дерева! — с жаром возразил Шаген.

— Ну и что?

— А то, что Давид Сасунский и сам бы поел инжира, если б у него во дворе не было инжирового дерева.

— Нет, он не стал бы есть, — упрямо повторил Давид, проглотив слюну. — Он для себя не стал бы отбирать у других…

— Ну, ты как хочешь, а я съем ещё…

У дома деда Маркоса они опять остановились, и Давид высыпал весь инжир из своей сумки прямо на верх широкой каменной ограды. Пошли дальше. Шаген шёл рядом и не переставая жевал инжир. Давид угрюмо молчал. Вдруг он круто остановился.

— Дай сюда! — буркнул он.

— Что? — спросил Шаген.

— Как что? Инжир, конечно, чего же ещё!

— На, возьми, тут осталось ещё немного, — смеясь сказал Шаген. — Давно бы так.

— Слушай, Левон, — сказала за ужином мать Давида, протягивая мужу тарелку. — Ночью кто-то обобрал инжировое дерево бабки Сиран. Говорят, сегодня чуть свет она уже ругала и проклинала всех на свете. Особенно досталось соседям…

Давид, низко опустив голову, с шумом принялся хлебать суп.

— А кто тебе рассказал об этом? — спросил отец.

— Сато Тер-Терян. Ты же знаешь, она работает вместе со мной на птицеферме, а живёт по соседству с бабкой Сиран. Сегодня чуть свет её разбудили старухины крики. Давид, не стучи ложкой, сынок, ешь спокойно, никто за тобой не гонится. Сиран, оказывается, как раз сегодня задумала собрать инжир и отнести на базар. Сегодня же воскресенье.

— Наверное, это сделали мальчишки, — сказал отец. — Но если разобраться, так ей и надо, этой скупой старухе.

— Но самое удивительное, — продолжала мать, — что Сато нашла утром у себя на веранде больше килограмма инжира. Давид, не ёрзай, веди себя красиво за столом.

— Да, не иначе как кто-то решил проучить старуху за её скупость, — заметил отец со смехом.

— Да ты погоди, это ещё не всё. Кто-то оделил ночью инжиром и других соседей. Инжир нашли у себя во дворе и тётушка Гоар, и Погосяны, и дед Маркос. Сперва они подумали, что старуха Сиран, вдруг раздобрившись, решила угостить всех своих соседей, потом, рассказывает Сато Тер-Терян, когда все услышали, как она проклинает ночных воров, поняли, что она и не думала угощать их инжиром.

— Да это же ясно, просто кто-то решил сыграть злую шутку над этой скупердяйкой Сиран, — сказал отец Давида и встал из-за стола. «Так ей и надо», — подумал Давид и тоже встал из-за стола.

— Слушай, Давид, — сказал Шаген, когда через два дня они встретились, — я вчера с моим дедушкой был в сельпо и слышал, как дед Маркос сказал: «Все уже в посёлке запаслись дровами на зиму, только у меня ещё нет ни одного полена». Правда, Давид, это же несправедливо: у всех уже есть дрова, и только у деда Маркоса их нет?

— А почему же у него нет дров?

— Да оба его сына уехали жить в город, а у него самого очень болит спина, поэтому он и не может поехать в лес за дровами. Я слышал, как он жаловался моему деду. Они же дружат. Как ты думаешь, — сказал Шаген с жаром, — будь сейчас жив Давид Сасунский, допустил бы он такое — чтобы у всех были дрова, а у деда Маркоса ни одного полена?

— Ну что ты, конечно нет! — воскликнул Давид. — Он этого ни за что бы не допустил. — Потом, вдруг оживившись, предложил: — А давай возьмём по нескольку поленьев с каждого двора и снесём во двор деда Маркоса, а?

— Давай.

В тот же день, поздно вечером, Давид и Шаген посетили в посёлке всех, кто не держал во дворе собак. Они не сделали исключения даже для себя. Полночи они не спали, перетаскивая со всего посёлка поленья во двор деда Маркоса.

На следующий день мальчишки пошли в сельпо, где, как всегда, уже сидело на ступеньках несколько стариков. Там был и дед Маркос, который радостно рассказывал присутствующим:

— Ну так вот… встаю я, братцы, сегодня утром, выхожу во двор и вдруг вижу у калитки большую кучу дров. И дрова-то всё сухие, полешки один к одному.

— Вай, Маркос-джан, неужели правду говоришь? — удивился самый древний из стариков.

— Кто же это мог привезти тебе дрова? — спросил другой. — Будто знали, что сам ты не можешь за ними поехать.

— Я вот тоже думаю, думаю и никак не придумаю, кто же это мог завезти мне дрова, — счастливо улыбаясь, сказал дед Маркос и погладил длинную бороду.

— Кто бы это ни был, дай бог ему долгих лет жизни! — сказала тётка Гоар, стоявшая с кульком сахара, купленным в сельпо. — Я тут недавно тоже нашла у себя во дворе инжир. И до сих пор не знаю, кто это угостил меня.

— Вай, неужели не догадались, что это урваканы спустились с гор? — воскликнула древняя старуха, вязавшая чулок.

Давид и Шаген украдкой переглянулись: они знали по рассказам стариков, что урваканы — это души умерших добрых людей. Они обитают на вершине высокой горы, у подножия которой находится саришенское кладбище. Старухи верят, что урваканы, приняв облик туч и облаков, день и ночь следят с вершины горы за жизнью в Саришене и часто наказывают дурных людей, насылая на их дома и сады град или молнии. Когда грохочет гром на окутанной тучами и облаками вершине горы, старухи говорят, что это сердятся урваканы, и, боясь их гнева, все поспешно закрывают двери и окна на запор.

— Что новенького? — спросил Давид Шагена спустя несколько дней после операции с дровами. Ему уже не терпелось совершить какую-нибудь новую проделку.

— Ничего, — ответил Шаген. — А у тебя?