Вера Новицкая - Веселые будни

Потом батюшка речь сказал; ну, понятно, всех хвалил, желал успеха. Да я, по правде, не очень и слышала, потому в это время одна шестушка грохнулась, мы и смотрели, как ее подбирают. После молебна нас всех домой распустили и сказали быть вечером к семи с половиной часам в форменных платьях, но ленты и воротники какие угодно можно надевать. Мы разошлись, a наша начальница повела приезжее начальство к себе в квартиру кормиться.

Конечно мы с мамочкой днем еще раз «Мальчика» нашего подрепетировали, a то ведь как на грех запнешься. Волосы мне к вечеру распустили, только сверху завязали таким сумасшедшим saumon бантом, вроде бабочки, и надели большой гипюровый воротник; на шею тоже saumon ленту, передник долой.

Мамуся нарядилась в черное шелковое платье и была дуся-предуся. Папочка тоже молодцом выглядел, так что я с гордостью могла вывести их в свет. Из посторонней публики только и пускали, что пап да мам участвующих.

Девчоночки наши все пестренькие: синие, розовые, красные и голубые ленточки так и мелькают. Люба была премиленькая; волосы y неё ниже талии, каштановые, пушистые-пушистые; их тоже распустили, наверх, так же как и мне, прицепили бант, но ярко-красный как мак. Ей ужасно шло, личико y неё было такое задумчивое, прозрачное. Шурка по обыкновению воя так и дергалась от веселья и была пресмешная с «коком» и голубым бантом. Полуштофик был совсем душка: в её стриженные кудрявые волосенки ей прицепили с каждой стороны около уха по маленькому голубому бантику, и она стала похожа на желтенькую болоночку. Вообще все в этот вечер были особенно веселенькие и миленькие.

Наконец, начальство - опять таки генералы - съехались и порасселись. Первая вышла одна девочка второго (предпоследнего) класса и сказала по случаю юбилея какие-то стихи своего собственного сочинения. С одного раза я их не запомнила, знаю только, что закончила она так:

Еще на много, много лет.

Конечно уж дурного ничего не говорила, a всех и все восхваляла!

Ей очень аплодировали. - Потом пел хор:

Затем одна большая девочка сказала прелестное стихотворение «Стрелочник». После этого шесть «шестушек» говорили басню «Гуси». Это было ужасно мило!

В VI Б есть две пары близняшек - одних фамилия Казаковы, других - Рябовы. «Казачки» толстенькие, черненькие, a «Рябчики» худенькие, белобрысенькие, - вот они и были «Гуси», два черных и два белых. Очень смешно, когда они все четверо за «Гусей» кричат: «Да наши предки Рим спасли!» - важно так! Пятая девочка была за прохожего, шестая за рассказчика. Чудно вышло. Публика смеялась и много аплодировала. Потом играли на рояле, опять пели, опять и опять декламировали.

Но вот второе отделение. В первую голову наши «Бабушка и внучек». Дрожат, трясутся! Ничего, взобрались благополучно, чуть-чуть потолкались, но все-таки реверанс все трое разом сделали. Штофик была премилый мальчуган, и вышло страшно симпатично, когда она положила свою головенку на плечо бабушки Любы и заговорила:

A вчера, меня целуя,

Все тогда тебе куплю я».

- «Ишь ведь память-то какая…»

растягивает Люба, и так это, так мило они говорили, просто чудо.

Опять пели, играли, декламировали и по-французски, и по-русски. Моя очередь приближается.,. Мой номер последний… И жутко, и весело-весело, сердце бьется тук-тук, даже слышно…

- Ну, Муся, идите, - говорит Евгения Васильевна и тихонько подталкивает меня к эстраде.

«Страшно, ой страшно, Евгения Васильевна!», - шепчу я.

- Вот тебе и раз! - Муся трусит, вот не думала. - Ну, с Богом!

Я поднимаюсь по ступенькам и тихонько крещусь около пояса, как всегда в классе, засунув руку под нагрудник передника.

«Раз, два, три, четыре, пять, шесть», - про себя считаю я шаги, a рукой все делаю крестик на месте, где отсутствует нагрудник, затем приседаю, низко так.

«Только бы не шлепнуться», думаю я, a сердце - тук-тук, тук-тук!

«Какой чудный ребенок»! - слышу я чей-то голос.

- Quelle superbe enfant! (Какой великолепный ребенок! (фр.)) - говорит еще кто-то.

«Oh, le petit bijou!» ( О, маленькая прелесть! (фр.))

- Что за милая деточка! - раздается с нескольких сторон, и мне сразу делается так радостно, к горлу точно подкатило что-то, но не давит: мне легко, весело и совсем, совсем не страшно, только щеки сильно горят, уши тоже, a руки холодные, как лягушки.

«Мальчик y Христа на елке,» - начинаю я. Сперва голос мой немного дрожит, но потом я начинаю говорить совсем хорошо; все дальше и дальше. Наконец я дохожу до своего любимого места, как он уже замерзает, и ему видится Христова елка:

«И вдруг - о, какой свет! О какая елка! Да и не елка это, он и не видел еще таких деревьев. Все блестит, все сияет и кругом все куколки. Но нет, это все маленькие мальчики и девочки, только такие светлые! Все они кружатся около него, летают, целуют его, берут его, несут с собой, да и сам он летит! И видит, он - смотрит его мама и улыбается. «Мама, мама! ах как хорошо здесь, мама!» - кричит ей мальчик.

Здесь, чувствую, что-то щекочет в горле, точно плакать мне хочется, но я продолжаю, a в зале так тихо-тихо:

«Кто вы, мальчики? Кто вы девочки?» - спрашивает он, смеясь и любя их. - Это Христова елка - отвечают они ему: - y Христа в этот день всегда елка для маленьких деточек, y которых там нет своей елки. A матери этих детей стоят тут же в сторонке и плачут. Каждая узнает своего мальчика или девочку, а они подлетают к ним, целуют их, утирают их слезы своими ручками и упрашивают не плакать, потому что им здесь так хорошо!..

A внизу на утро дворники нашли маленький трупик забежавшего и замерзшего за дровами мальчика. Разыскали и его маму… Ta умерла еще прежде; оба свиделись y Господа Бога на небе».

Только я кончила, со всех сторон так и захлопали.

«Браво!» - раздалось несколько голосов.

И живо-живо убежала с эстрады, но Евгения Васильевна опять толкнула меня в спину:

«Идите же, Муся, раскланиваться».

И так я целых три раза выходила. Весело страшно, внутри что-то будто прыгает, тепло так чуть-чуть неловко.

Потом я хотела проскользнуть через коридор в залу поискать мамочку, но меня до дороге остановила начальница, синий генерал, какие-то две дамы, a потом наши учительницы и «синявки»; все хвалили, говорили, что очень хорошо. Какой-то высокий учитель спросил мою фамилию; тоже дурень, - будто на программе посмотреть не мог.

Наконец я добралась до папочки с мамочкой; a они там какими-то знакомыми разжились и разговаривают. Мамуся розовая, глаза как звездочки сияют: рада, что дочка не осрамилась. Знакомые меня тоже хвалили; так все-все время это только и делали, пока нас всех участвующих не повели в квартиру начальницы, где дали чаю с тортом, по вкусной груше и по веточке винограда. Для всех остальных чай был приготовлен в классах на больших столах, но им ни фруктов, ни торта не полагалось, только тартинки, печенье и лимон.