Вера Новицкая - Веселые будни

Так на первый раз обошлось благополучно, я ни разу не шлепнулась, на второй тоже, да и мудрено было, - Коля с Володей меня так крепко держали, что и шелохнуться в сторону не давали; a на третий раз не в меру я расхрабрилась, захотела сама - одна покататься.

«Смотри, Мурка, зайца поймаешь», - говорит Володя.

- Ничего, не поймаю, хочу попробовать.

И попробовала… Зайца-то, верно, что не поймала, a синяка целых три нахватала. Ехала-ехала, все, кажется, хорошо, вдруг правый конек носом врезался в лед и я - бух! - лежу во всю длину.

«Осторожно, так упасть можно», - с самой серьезной физиономией говорит Коля, который живо подлетел и подобрал меня.

Ему хорошо смеяться, с ним-то такого никогда не случится, он как волчок по льду вертится, станет на одну ногу, другую вытянет и живо-живо крутится - циркуль из себя изображает. Правду Володя говорит, здорово откалывает, то есть…ловко ездит.

Да ведь и я не по косолапости растянулась, a потому, что под конек мне маленькая, тоненькая щепочка попала, конек в ней носом и застрял, ну, я и кувырнулась. Не беда, хоть синяки и набила, зато теперь умею одна кататься, a синяки заживут, слава Богу, не первые, да на коленях и не видать,

Конечно не все же я Рождество только и делала, что на коньках бегала; была и y Любы на елке, где мне подарили малюсенькую прелестную фарфоровую корзиночку с фарфоровыми же цветами; была y тети Лидуши, была и в музее Александра III. («Русский музей императора Александра III».Сейчас « Государственный Русский музей») Какие там чудные картины - прелесть!

Мне особенно понравился Авраам, приносящий в жертву Исаака мальчик такой хорошенький, кудрявенький как барашек, и глазки ясные, точно незабудки. Потом еще очень красиво - «Русалки», как они играют в воде, в руках гирлянды и такой вокруг них красный свет… Что-то мне они ужасно знакомы… Будто я их взаправду видела… Но где?.. Глупая! Вот глупая! Во-первых, слышала в мамочкиной сказке «Ветка Мира», a во-вторых, видела во сне после того, как мамочка ее рассказывала. Такой чудный-чудный был сон!

Еще очень, очень хорошая картина «Генрих IV и Григорий VII»; как бедный король чуть не голенький всю ночь под дождем простоял и потом уже только его папа под благословение к себе пустил. Папа… вот смешное название. Отчего его папай зовут?.. Ну? А жену его как называют? Мама? Римская мама? Да вероятно, как же еще иначе? Надо спросить.

Чуть не забыла, вот еще чудная картина: - государь Николай I нарисован в настоящую величину на извозчике; очень хорошо, точно живой и он, и лошадь, и дрожки, то есть не дрожки, a извозчик - прелесть.

Но есть и так себе картины, a некоторые ужасные - вдруг «Купальщицы» - без ничего, точно они и правда мыться собираются. Фи! И для чего это рисовать? Всякий и сам знает, как купаться.

Что же мы еще делали? Да, ездили целой компанией на тройке прокатиться по островам. Хорошо, скоро-скоро так летели, даже дух захватывало. Весело! Потом приехали домой чай пить. Никогда еще я с таким удовольствием чай не пила, не беда, что и без сахару, целых три чашки проглотила.

Ох, спать надо, завтра ведь в половине восьмого подыматься.

Люблю я свою гимназию, да еще как две недели праздников носу туда не показывала, особенно приятно было всех повидать. Страшно y нас там уютно, и компания наша «теплая», как ее называет Володя.

Люба почему-то в класс не явилась и Шурка Тишалова упросила Евгению Bacильевну позволить ей ко мне переселиться. Весело с Шуркой сидеть, вот сорвиголова, прелесть; дурачились мы с ней целый день.

Учительницы за праздники отдохнули, тоже веселенькие, «Краснокожка» чего-то так и сияет, a «Терракотка» опять в новое платье нарядилась с длинным-предлинным хвостом. Входит она сегодня на урок, a я за ней, бегала воду пить, ну и запоздала. Чуть-чуть было в её хвосте не запуталась. Ну, думаю, подожди: взяла её шлейф и за кончики приподняла; она себе идет и я за ней, важно так ступаю. Класс весь валяется от хохота, но эта не беда, a вот, что я не удержалась да сама фыркнула, это лишнее было. «Терракотка» остановилась и быстро голову повернула, так что я едва-едва её хвост выпустить успела, да по счастью вместе и свой носовой платок уронила, что в руке держала, - после питья ведь рот-то надо вытереть, ну, вот платок в руке и был.

«А вы что тут делаете?» - говорит.

A y меня уж вид святой, губы подобраны и я прямо на нее смотрю.

- Пить - говорю, - Елена Петровна, ходила, а теперь платок уронила, a они, глупые, смеются. Что же тут смешного, что платок грязный будет? - уже повернувшись к классу, говорю я.

«Терракотка» кажется, не верит, но не убить же меня за то, что платок уронила!

«Ну, и жулик же ты, Стригунчик» - шепчет Шурка: «и как это ты такую святость изображать умеешь»?

Да, кстати: хотя Шурка по старой памяти и называет меня «Стригунчиком», но это зря, потому что с некоторых пор мне волосы наверху завязывают бантиком, a остальные заплетают в косу. Теперь уж я на «Индейского царя» мало похожа, волосы мои сильно подросли и меньше торчат, но противный Володька опять новое выдумал, уверяет, что моя «косюля кверху растет».

На большой перемене мы с Шуркой все караулили, как бы нам вниз улепетнуть, страшно хотелось повидать Юлию Григорьевну и m-lle Linde; Шурка, та только Юлию Григорьевну любит, но я, как вам известно, к обеим не совсем равнодушна.

Караулим-караулим y лестницы, никак минутки не выберешь, то наверху какая-нибудь «синявка» торчит, то внизу. Перегнулись через перила, видим - по лестнице марширует какой-то учитель, высокий, чумазый, на голове реденькая черная шерсть наросла, a посередине большущая лысина, блестящая такая, как солнце сияет.

«Давай пустим!» - говорит Шурка, и, прежде чем я даже успела ответить, Тишалова согнула пополам большую стиральную резинку и та щелк! - прямо в «лысину учителю. Что дальше было, не знаю, потому что мы пулей отлетели к двери приготовительного класса и от смеха почти на корточки садились. Все-таки немножко страшно, - что, как жаловаться пошел?

«Спрячемся -ка в залу, Шура, там не найдут», - говорю я.

- Глупости! Посмотрим лучше, где он, и что сталось с резинкой.

Осторожно опять перегибаемся через перила. «Его» нет, a резинка лежит на ступеньках. Молодец, не забрал её.

Тогда мы храбро идем вниз, потому теперь имеем право - наша резинка там, не пропадать же ей.

Спустились с лестницы чинно, подобрали резинку. Шурка брезгливо так взяла ее двумя пальцами.

«Подозрительная, говорит, чистота. Может он лысину мажет чем, помадой, или маслом там каким… Брр… Недаром же она y него так блестит, хоть в зеркало смотрись. Еще все свои рисунки промаслишь. Фи! Под кран ее, под кран».

«Мойся, деточка, мойся, милая, это полезно», - приговаривает Шурка, оттирая резинку мылом.