Вера Новицкая - Веселые будни

Но это все еще ничего, дальше лучше было. Затеяли опять в шарады играть, это любимая игра Жени, Нины и Наташи, они чудно умеют и выдумывать, и представлять. Этот раз все, все без исключения приняли участие. Разделились, как всегда, на две партии - одна представляет, другая смотрит и отгадывает, по очереди. Я была в одной партии с Наташей, Петром Ильичем, Женей и Володей. Этот раз очень заковыристые шарады придумывали, такие слова попадались, что я не особенно-то и понимала их. Но это все равно, не в том дело.

С самого начала была шарада «куль - е - бяка»

Первую картину так изобразили (это наша партия). В Малороссии, в крестьянской избе сидят хохлатки. Все мы хохлатками и нарядились, накрутили вроде таких… как они называются?.. ну, что малоросски на головах носят, тряпочки такие? ну, все равно. Поняли? - и сзади концы прицепили, будто ленты и косы; обмотались пестрыми салфетками, скатертями. Очень хорошо. Сидим. Вдруг из другой комнаты пение:

Ей кулечек несу,

Черевички куме.

Входит Петр Иванович, в своей военной форме с аксельбантами, a сверх сюртука вместо кушака повязан пестрый платок, что наша Дарья на рынок надевает, на голове моя серая барашковая шапочка, как хохлы носят, под рукой кулек, и входит он приплясывая и опять припевая:

Ей кулечек несу…

Ну, потом подходит к нам, здоровается, начинает из «куля» вынимать то одно, то другое, и всем хохлаткам раздаривать. Мы все рады, все заглядываем в «куль», a он из него вещицы все тянет да тянет.

Это был «куль».

Потом второе: «Э… э… э». Будто мы в ложе, a один господин (Боба) все э-кает, так фатовато, противно говорит.

Последнее - «бяка». Вот как мы тут все живы остались и не перемерли со смеху, так я и до сих пор не знаю. Уж не говорю про Любу, про меня, но мамуся платком слезы вытирала, так она смеялась.

Третью картину, самую эту «бяку», так изобразили:

Мы все - маленькие дети, только Женя гувернантка. Мы одни в комнате, шалим, кричим, деремся. Вдруг дверь отворяется и Петр Ильич в бумажной шапке с султанчиком, за поясом зонтик вместо шашки, вприпрыжку, верхом на половой щетке вскакивает в комнату и начинает как будто давить нас. Мы визжим, кричим, он все скачет. Дверь распахивается, влетает гувернантка - Женя. Как посмотрела она на Петра Ивановича, - и роль свою забыла, чуть на пол не садится от смеха. Наконец с силами собралась, стала бранит нас, всех по углам рассовала, a мыто ей со всех сторон: «Злюка»!!», «Бяка!», «Бяка!»; Петр Иванович схватил ее за платье, сам все верхом на щетке скачет и ее за собой по всей гостиной за юбку тянет и громче нас всех: «Бяка»! «Бяка»! «Бяка»!

Кто не видел, и тому, я думаю, смешно читать будет, a посмотреть, так, я вам говорю, умереть надо.

Целое было - «кулебяка»; ничего особенного: именины и угощают кулебякой.

Другая шарада была тоже уморительная, даже того, не так, чтоб и слишком comme il faut (прилично (фр.)), но ведь мы были все свои, только родные, Петр Ильич не, считается, он все равно что свой, да и тут опять он одну из главных ролей исполнял. Я ее все-таки запишу, a коли кого-нибудь из читающих мой дневник уж очень большая comme il faut' ность (приличность (фр.)) одолеет, пусть перемахнет странички через две, но только, право, он много потеряет; уж мамуся моя, вы знаете, y-ух как за bon genre (хороший тон (фр.)), стоит, a здесь и она не выдержала, смеялась как девчурочка.

Другая шарада была - «карикатура».

Первая картина - корчма. Женя в переднике (накидка с подушки), платочек (чайная салфетка) на голове - хозяйка. Публика заходит закусить и выпить, кто рюмочку, кто две. Вдруг дверь с шумом распахивается, и в шапке набекрень вваливает гуляка-француз - Боба.

«Эй, madame! Un quart , де водкэ!» (Эй, мадам четверть (Бутылка, Ќ литра), де водкэ!» кричит.

Женя низко кланяется.

«Стаканчик прикажете, вашей милости?»

- Нэ, нэ, стаканшик, donnez un quart (дайте четверть (фр.)) де водкэ! - грозно вопит француз.

«Рюмочку, рюмочку?» - все не понимает хозяйка.

- К шорту рюмашка, - quart, quart (четверть, четверть(фр.)) де водкэ,» - ревет гуляка.

«Прости Господи, что твоя ворона раскаркалась», - говорите Женя: «Ну его! Дам четверную, пусть пьет». Приносит ему большую бутыль.

Это было «quart».

Второе. Все мы будто идем дачу нанимать. Выходим на улицу, то есть в гостиную, a там метут, каждый около своей дачи, три дворника: Петр Ильич, Боба и Володя и беседуют себе, по-настоящему, по-дворницки. Мы появляемся. Наташа обращается к Бобе:

«Нельзя ли, любезный, дачу осмотреть»?

- Для ча нельзя? иик… завсегда… иик… можно… Ножа… иик… луйте… иик…

- «Фу, какой ужасный дворник», говорит Наташа, - «не будем лучше и дачи смотреть; (к дворнику): Мы, братец, другой раз зайдем, теперь поздно».

- Мо-ожно… иик… и другой… для ча… иик… нельзя? Мы… иик… завсегда… иик… готовы… иик… служить.

Подходим к Володе. Наташа опять:

«У вас, братец, дача отдается?»

- Так… иик… тошно… иик… ваше пре… иик… посходи… иик… тельство и… ик…

Наташа не может сдержать хохота, мы все тоже валяемся, даже мамуся весело так, раскатисто хохочет. Но Наташа опять входит в роль, подтягивает губы и обращается к нам:

«Я думаю, здесь и смотреть не стоит, видите, тут дворник тоже уже начал…» - она не договаривает..

- Да, да, конечно, - говорим мы, - не стоит, вон там третий стоит, приличный такой, верно и дача хорошая. Подходим к Петру Ильичу.

«Сдается дача? Можно посмотреть?»

- Можно… иик… можно, а… иик… сколько… иик… вам комнат иик… иик… иик… иик…»

«Нечего сказать, хороши», - говорит Наташа, - «точно все сговорились. Фи, уйдем, может это заразительно, я чувствую, что и мне что-то хочется иик… икать…

Второе, вы поняли - было, pardon, (извините (фр.)) «икать».

Третье - «ура». Ничего особенного: пили на свадьбе за здоровье новобрачных и кричали «ура». Целое - «карикатура» (немного оно безграмотно вышло, мягкий-то знак лишний, ну, да ведь это не русский урок - сойдет).

Нарядили мы все того же Петра Ильича дамой, в белое платье, которое смастерили из всяких покрывал, на голову надели ему такую большую мамочкину шляпу с пером, дали веер в руки, и вот он, приподняв шлейф и приложив руку к сердцу, сперва присел, a потом нежным женским голосом запел:

«Поймешь ли ты души моей волнение…»

Дальше не помню, какие-то мечты, цветы, что-то подобное. Нет, это надо было видеть его! Умирать буду, не забуду!

Много еще шарад представляли, да всех не опишешь. Потом сделали маленькую передышку. Кто пить пошел, кто курить, кто что-нибудь с елки снимал пожевать.

Вдруг через некоторое время появляется Володя, и физиономия y него этакая особенная, сильно жуликоватая, сразу видать, что какую-нибудь штуку устроит: