Виктор Баныкин - Бедовый мальчишка

— А чего это у вас ничего не получается?

— Пельмени не получаются! У нас такое тесто, все время ломается.

Внизу произошло какое-то замешательство. Но вот вновь послышался Клавкин голос — решительный и настойчивый:

— Откройте мне немедленно дверь!

Петька посмотрел на Родьку, Родька посмотрел на Петьку. «Что делать?» — вопрошал Петькин взгляд. Родька в отчаянье махнул рукой: иди открывай!

Когда Клавка вошла на веранду — вся такая порозовевшая, в легком сиреневом платьице, — она всплеснула руками и не сразу нашлась что сказать:

— Ай-яй-яй! Надо же так перепачкаться!

А два дружка стояли и помалкивали.

Клавка подошла к столу, потрогала тесто, спросила:

— Яиц не клали?

— Нет, — сказал Петька. — А зачем они?

Повернувшись к Родьке, Клавка прибавила:

— Принеси чайник с кипяченой водой и яйцо. И отправляйтесь на кухню мыться. Слышите?

В половине седьмого все было готово для праздничного ужина. На середине чистой веранды красовался стол, накрытый белой скатертью. Петькины цветы, теперь имевшие совершенно нормальный вид, занимали центральное место, а по краям стола расположились тарелки с закусками и без закусок, рюмки, ножи, вилки, и на все это искусство Клавкиных рук приятно было смотреть.

Радостно возбужденные, Родька и Петька стояли в дверях и, перемигиваясь, кивали на стол.

— Ну как? — спрашивал Родька.

— Порядок! — отвечал Петька. — Не зря мы с тобой старались. Пойдем на кухню, там ревизию наведем.

А на кухне на плитке уже кипел бульон, пахнущий луком и лавровым листом, и два противня с маленькими толстыми пельмешками, прямо-таки просившимися в рот, терпеливо ожидали своего срока.

— Тоже порядочек! — одобрительно сказал Петька, глотая слюну. — Теперь в самую бы пору дяде Васе являться!

Но отец Родьки все не шел и не шел.

Будильник показывал четверть восьмого, когда в открытое окно комнаты, выходившее на улицу, послышался протяжный мелодичный гудок легковой машины.

— Отец куда-то по срочному делу катит, — сказал Родька, бросаясь к окну. Он безошибочно узнавал гудок отцовского ЗИМа. — Может, какое-то важное поручение, а может, само начальство в райком повез.

За Родькой к окну подбежали Клавка и Петька.

— Он у нас, случается, задерживается когда… Такая уж работа, — продолжал Родька, ожидая появление ЗИМа. — Только вот почему-то по телефону не предупредил…

В эту секунду мимо окна по асфальтированной улице бесшумно пронеслась большая красивая машина.

Вначале Родьке бросился в глаза малиновый бант, трепыхавшийся рядом с плечом отца. А в следующий миг он увидел белесую голову девчонки. И уже в самый последний момент, высунувшись в окно, чтобы проводить взглядом машину, с непонятной поспешностью летевшую по направлению к Волге, Родька заметил полосатое радужное полотенце, перекинутое через спинку сиденья.

Он не сразу повернулся назад, не сразу отошел от окна. А когда все-таки решился посмотреть на Петьку и Клавку, то тут же понял, что они тоже все видели.

— Дочка управляющего… она вчера приехала с матерью, — сказала Клавка. — Мне Нина Токарева говорила. Вышла, говорит, эта, с бантом, на улицу, стоит и озирается. А Нина взяла и подошла к ней. «Давай, говорит, знакомиться? Меня Ниной зовут, а тебя как?» А та надула губы и отвернулась. «Я, говорит, знакомлюсь только с теми девочками, с которыми мне мама разрешает».

Петька сунул в карманы сжатые кулаки и прошелся по комнате.

— И откуда еще берутся такие? — спросил он с возмущением. — Человек целый день мотался на работе, а сейчас — нате вам: вези купаться какую-то… финти-флинти! Будто она сама не могла своими ножками потопать до Волги!

Прошел еще час. Родька из кожи лез, стараясь как-то развлечь Клавку и Петьку. Он показывал им разные нехитрые фокусы, обещал насмешить до упаду, рассказывая совсем несмешные истории, сам в то же время чутко прислушиваясь: не заскрипит ли входная дверь, не раздадутся ли в прихожей шаги отца? Но все ожидания его были напрасны.

— Хватит, Родька, перестань! — сказала вдруг Клавка, поднимаясь со стула. — Прощайте, мальчишки, я домой пошла.

— Вместе пойдем, мне тоже пора, — сказал Петька.

— Ну, куда вы? — растерянно пробормотал Родька. — Ну подождем еще полчасика… Или давайте без отца садиться за стол. Он ведь теперь вот-вот явится.

— Нет, — решительно сказала Клавка. — Я пошла. Когда придет дядя Вася, поздравь его. Не забудешь?

Она попыталась улыбнуться, но улыбки не получилось. Вслед за ней к двери направился и Петька. Всегда прямой и открытый он не стал ни улыбаться, ни говорить Родьке в утешение какие-то жалкие слова, а просто протянул ему ребром руку, разглядывая ободранные носки своих ботинок.

Отец явился домой в начале двенадцатого. Он как-то нетвердо переступил порог и, глядя осоловелыми глазами на Родьку, прибежавшего в прихожую на шум, сказал, заикаясь и растягивая слова:

— Ва-асилий Коротеев. Собственными ногами… на полном газу.

Родька никогда не видел отца пьяным. Он глядел в родное и в то же время чужое лицо, расплывавшееся в добродушно-блаженной улыбке, и по спине у него почему-то пробегали мурашки.

— На полном газу! — повторил отец и шагнул навстречу сыну, но запутался ногами в дорожке и чуть не упал.

Родька бросился к отцу, обнял его и повел — такого большого и такого беспомощного. Он посадил отца на сундук, стоявший тут же в прихожей, присел на корточки и стал снимать с него сапоги, стараясь не глядеть в лицо.

— Ты, Родя, того… не жури отца, — заговорил снова Василий Родионович, опираясь руками о крышку сундука. — Это меня жена управляющего угостила… У них нынче гостей полон дом. Привез дочку с купанья, а домработница кричит: «Зайди-ка, Вася, на кухню, хозяйка просит. Захожу, значит, на кухню, а домработница стакан водки под нос: «Пей, говорит, хозяйка угощает, она у нас добрая!» Я отказываюсь, а она свое.

— Папа, пойдем в комнату, тебе спать надо, — сказал Родька, пытаясь приподнять отца за плечи.

Не слушая сына, Василий Родионович прижался лицом к его груди и всхлипнул:

— Эх, Родька, и так мне что-то нехорошо стало… так муторно на душе… Поставил машину в гараж, зашел в закусочную и еще стакан тяпнул.

Родьке так и не удалось отвести отца в комнату. Он уложил его на сундуке, поставив под ноги два стула, и потерянно поплелся к себе на веранду.

При виде праздничного стола, ярко освещенного стосвечовой электрической лампочкой, за которым так никто и не посидел, не повеселился (отец даже и не заметил его), Родька на миг задержался на пороге, потом быстро потушил свет и, ощупью добравшись до кровати, повалился на нее ничком.

Родька любил бывать на буровой мастера Антона Максимыча — отца Клавки.