Виктор Баныкин - Бедовый мальчишка

Известный в Семеновке балагур и шутник Прокопий Ярочкин, по прозвищу Мосолик, только что рассказал историю, происшедшую с ним во время войны где-то на Румынском фронте. С одним только штыком руках, уверял Мосолик, он сражался однажды против трех неприятельских солдат.

Мосолику не поверили.

— Эка, чушь какую несешь, — молвил старик Василенко. — Как это можно — с голыми руками воевать против трех неприятелей? Вот слушает тебя сейчас товарищ Чапаев и думает небось: «Врешь»…

― А почему не верите ему? — спросил Василий Иванович. — Не такие случаи бывали. Еще почище!

Чапаев сидел за столом посреди избы. Он был по-домашнему: без пояса и сапог, в белых шерстяных носках.

— Я вам тоже вот расскажу, — Василий Иванович расстегнул ворот гимнастерки еще на одну пуговицу и не торопясь заговорил:

— Одному воевать против многих — хорошо. Скажем, против семерых. А вот семерым против одного — трудов стоит… Да, да! — он обернулся к недоверчиво усмехнувшемуся Николке. — Трудов стоит. У меня товарищ был, так он семерых уложил. Тоже в германскую… А как такое могло случиться? Семерым надо семь бугорков найти, а тебе — один. Один бугорок везде найдешь, а вот семь — не скоро. Ты один-то лежи да постреливай. Одного убьешь — шесть останется. Ну, и опять себе стреляй! А уж когда шестерых уложишь, — Василий Иванович сощурился, уголки губ чуть дрогнули в усмешке, — один-то уж сам должен тебя напугаться. Заставь его поднять вверх руки и бери в плен. А взял в плен — в штаб веди сукиного сына!

Крестьяне и бойцы слушали Чапаева внимательно, а когда он кончил, некоторое время молчали и, только заметив хитрую улыбку в его сузившихся глазах, весело засмеялись.

Посмеявшись, Василенко расправил усы — длинные и густые, и, обведя окружающих внимательным взглядом, как бы пытаясь угадать, будут ли они согласны с тем, что он скажет, проговорил:

— Мы до тебя, Василь Иваныч, с просьбой. Как вы у нас последний раз вечеруете, то хотим послушать про Ленина, Владимира Ильича, как самого главного вождя рабочих и крестьян. Расскажите, Василь Иванович!

— Про Ленина? — переспросил Василий Иванович, и морщинки набежали на его высокий лоб. — Ленин, — еле слышно вымолвил он и, оживившись, поднял голову, выпрямился. — Ленина все знают. В Африке и то знают. Такая страна есть на краю земли. Там зимы никогда не бывает, круглый год жара. У нас солнышко с тарелку, а там оно вот какое, — раздвинув руки, он показал, какое в Африке солнце. — И народ там от такой жары загорелый, как головешка… А почему, спросите, Ленина все знают? Потому что Ленин — самый большой человек на свете. Самый такой… башковитый. И совсем простой, обыкновенный человек, как вот мы с вами. И видеть его мы все можем, потому что мы народ простой. А к Ленину простой народ всегда вхож. Он с народом всегда… А смекалки и силы у него столько, сколько во всем народе. Вот какой Ленин.

Чапаев передохнул, погладил ладонью колено.

— Случай недавно в деревне одной был…

И стал рассказывать про беднячку, вдову с подростком-сыном, которую постигла беда — околела лошадь.

— Баба духом пала. Пошла в Совет, а там кулаки верховодят. Сжалился кто-то над бабой, шепнул: в Москву поезжай, к Ленину, он поможет, он за правду народную стоит… Собрала баба денег на дорогу и поехала. В Москве ей дом показали, где Ленин занимается. Приходит. Так и так, рассказывает, к самому главному мне, к Ленину. Привели ее к Ленину.

Чапаев вытер платком потный лоб.

— Кланяется баба до полу: «К твоей светлости приехала». А Владимир Ильич улыбается, встает из-за стола, руку протягивает. «Здравствуйте, — говорит, — товарищ женщина! Теперь светлостей нет. Рассказывайте ваше дело». Выслушал ее внимательно, написал что-то на бумаге и говорит: «Езжайте домой, все будет сделано». И распорядился, чтобы ее на вокзал проводили. Едет баба, и сомнения ее берут: как бы не забыл Ленин про ее дело… А тем временем, пока она ехала, кулаков из Совета прогнали, настоящую бедняцкую власть установили и бабе лошадь кулацкую припасли — самую-самую лучшую. Приезжает она и глазам не верит. «Когда же, — спрашивает, он все сделать успел?» А ей отвечают: «У Ленина много разных государственных дел — и больших и малых, да он никогда о них не забывает. Потому что о народе всегда думает!»

Василий Иванович встал. Его спросили:

— Товарищ Чапаев, а ты сам Ленина видел? Должно сурьезные разговоры разговаривал с ним?

Лицо Чапаева потускнело, он вздохнул.

— Нет, не приходилось… Случая еще не было.

Языки пламени высоко взмывали к чистому синему небу, казавшемуся темным и мглистым. Падающие искры были похожи на яркие и большие звезды.

У костра на площади села тесным кольцом стояли люди. В кругу плясали два паренька, подпоясанные кушаками. Земля под их ногами освещалась дрожащим огнем, и каждый отпечаток подошвы или глубоко вдавленного каблука на ней был хорошо заметен.

К костру подъехал на коне Чапаев в сдвинутой набок папахе. Прищуренными глазами он внимательно следил за плясунами. По тонким, плотно сжатым губам его пробегала улыбка.

Под дружные хлопки и веселые возгласы пареньки усердно раскланялись и удалились.

— А ну, братцы-товарищи, дай дорогу! — закричал кто-то.

И все узнали в вышедшем к огню большеусом мужчине с лысиной во всю голову Василенко.

— Смотрю вот на вас, молодых, и самому молодым охота быть, — сказал Василенко. — Нехай, думаю, смеются ребята, а я песню им спою. В другой раз когда, может, и гопака станцую, если разойдусь… Слушать будете?

— Валяй, дедушка!.. Просим! — со всех сторон раздались голоса.

— Я вам спою, что на Украине нашей спивают…

Чапаев закрыл глаза, и песня, плавная, немного грустная, захватила его, дошла до самого сердца.

Василенко, недавно схоронивший зарубленного белоказаками сына и сам вместо него вступивший в отряд Чапаева, стоял у костра с потухшей трубкой в руке и, казалось, изливал в песне перед зачарованными слушателями свою печаль и затаенную грусть.

С непокрытой, опущенной головой вышел он из круга. Все еще были под впечатлением песни, и минуты две на площади царила тишина.

Василий Иванович вдруг спрыгнул с коня и, расталкивая людей, устремился в середину круга, к затухающему костру:

— Комаринского!

Несколько разудалых гармонистов заиграли комаринского, кто-то подбросил в костер дров. Чапаев легко, молодо пошел по кругу, разводя руками, почти не касаясь ногами земли.

…Веселыми расходились с площади бойцы на ночлег.