Виктор Баныкин - Бедовый мальчишка

«Нет, ничего не получится, — с горечью подумал Степка. — Поесть бы хоть чего-нибудь».

Он вспомнил, что последний раз ел вчера утром. Мать размочила в кипятке несколько хлебных корок, завалявшихся в посудном шкафу, и они их тут же съели. А теперь ничего не было.

За окном послышались лошадиный топот и громкий говор. Мальчик вздрогнул. Заглянул в окно и тут же отбежал в темный угол, к печке.

В сенную дверь застучали. Мать тревожно подняла голову, спросила:

— Степанька, кто там?

— Беляки! — прошептал Степка.

Затрещала дверь в сенях. На пол грохнулось что-то тяжелое, и хриплый голос грубо выругался.

В избу ворвались солдаты. Впереди шел толстый краснолицый вахмистр с плеткой в руке. Споткнувшись о табуретку, он закричал, ругаясь:

— Открыть окна!

Юркий парень в малиновых галифе бросился к окну и сорвал дерюгу. В избе посветлело.

— Разыскать красную ведьму! — скомандовал вахмистр, покачиваясь на коротких ногах и размахивая плеткой.

Степка залез под печку. Чужие, страшные люди стащили мать на пол. Вахмистр ударил ее, и она тихо, испуганно ахнула.

Больше Степка ничего не видел. Уткнувшись лицом в корзину с углями, он затрясся и беззвучно заплакал, кусая себе руки…

Солдаты облазили все углы, переломали табуретки, истоптали ногами старый, подтекавший самовар и с руганью и смехом удалились на двор.

…Приподняв голову, Степка прислушался. В избе никого не было. Степка осторожно вылез из-под печки и зажмурил глаза. Из сеней полз дым, язычки огня лизали косяки двери.

Растворив створки окна, он прыгнул в прохладную, сырую темноту вечера. Отблеск начинавшегося пожара осветил двор. На черном фоне отворенных ворот сарая раскачивался, не касаясь ногами, человек.

Шагнув к сараю, Степка пронзительно вскрикнул. Оцепенев от ужаса, он недолго смотрел на мать, на ее босые ноги, потом бросился бежать, не оглядываясь, к околице.

Он спал у придорожного бугорка в жнивье. По дороге шел старик и негромко пел молитву. Степка проснулся.

— Да тут, кажись, человек? — молвил старик, останавливаясь около Степки.

Он приложил к глазам руку козырьком и пристально посмотрел на оборванного мальчика.

— Ты тут чего, делаешь, сынок? Ась?

— Ничего не делаю… так просто, — сдерживая слезы, ответил Степка и отвернулся, с тоской поглядев на голубоватую, затянутую дымкой даль.

— Не слышу! — Старик стукнул о землю палкой. — Устал, сил нет. Смертынька, видно, по пятам за мной ходит.

Сняв с плеча суму и кряхтя, нищий опустился на пыльный, побуревший подорожник.

— Подсаживайся, внучек, закусим чем бог послал.

Степке очень хотелось есть. Увидев в руках старика горбушку черного хлеба, он опустил голову, проглотил слюну.

— Ешь вот, на! У тебя что, мать с отцом живы?

Степка торопливо жевал, не слушая нищего. Старик, должно быть, понял, насколько голоден мальчик, и подал ему еще ломоть.

Когда Степка наелся, нищий спросил:

— В селе подают, касатик, милостыню-то?

— Не знаю. Беляки там, грабят всех…

— И много их?

— Много! — глухо промолвил Степка. — Маманьку… мать мою повесили…

Он вытер мокрые от слез глаза, но не сдержался и безутешно заплакал,

— И что это они, господи помилуй, лютуют? Чисто звери! — сказал старик.

— Папанька мой — он красным был… — давясь и всхлипывая, выговорил мальчик. — Так они за это…

— Ах, звери этакие!.. Ты теперь что ж, один? Сирота? Ась?

Степка заплакал еще громче, размазывая кулаком слезы по грязному лицу.

— А ты перестань, касатик, перестань… Хочешь, пойдем со мной. Двоим не скучно. — Старик положил в суму недоеденную корочку и перекрестился. — Старый да малый, кто нас тронет?

— Я ничего…

— Пойдешь, значит?

— Пойду, — еле слышно прошептал Степка. — Только в наше село не пойдем. Там меня знают.

— Ладно. Видно будет, — сказал нищий и стал подниматься.

У околицы их остановил патруль.

— Пропустите, любезные, милостыню господню собираем, — запричитал старик, опираясь на Степкину руку.

— Пропустить, что ли? — спросил рыжеусый солдат своего товарища.

— Пусти. Черт с ними! — махнул тот рукой.

Степку в село нищий с собой не взял, он оставил его в заброшенной бане позади огородов.

— Карауль собранный хлебушко и никуда не уходи, — строго наказал старик.

Вернулся он скоро и сказал, что в этом селе подают плохо, надо идти дальше.

На другую ночь легли спать в поле, в шалаше пастуха. Ласково гладя Степку по голове, старик спросил:

— А если я помру, куда ты, сирота, пойдешь, как жить-то будешь? Ась?

Мальчик подумал и что-то ответил.

— Куда, говоришь, куда? — переспросил старик.

— К Чапаеву пойду! — горячо шепнул ему на ухо Степка. Старик вздохнул.

— Все бедные люди идут к Чапаеву, которым невтерпеж приходится от супостатов… А ты спи себе, касатик, спи.

Когда Степка проснулся утром, старика в шалаше уже не было. Мальчик побежал в незнакомое село, но нищего и там не нашел.

Третьи сутки моросил дождь — нудный осенний. Навес над крыльцом штаба протекал, и дневальный ежился от холодных капель, попадавших ему за ворот шинели.

К крыльцу подошел Степка.

— Куда? — Дневальный загородил дверь.

Шлепая босыми ногами по мокрым, грязным ступенькам, мальчик все же взобрался на крыльцо и только тогда остановился:

— Пусти.

— Кого тебе надо?

— К Чапаеву я, — ответил Степка.

— Ишь, чего вздумал! — Дневальный шагнул вперед. — Уходи с крыльца, нет Чапаева.

Степка обиженно взглянул на чапаевца:

— Тебе жалко, да?

— Уходи. Говорят, нет Чапаева!

— А я говорю: пусти, тут Чапаев!

Но дневальный уже не смотрел на мальчика. К штабу подкатил забрызганный грязью автомобиль. Из кабинки проворно вышел человек в бурке и папахе. Степка глянул на него и присел: «Чапаев!» Почему военный в бурке должен быть Чапаевым, он и сам не понимал как следует. Хотел было подойти к нему, но испугался.

— Товарищ Чапаев, — заговорил дневальный, — мальчишка чей-то пришел и тебя спрашивает. Я говорю: нет Чапаева, а он одно свое — лезет.

Василий Иванович остановился перед Степкой и оглядел его с ног до головы.

— Рассказывай, какое дело до меня имеешь? — серьезно, точно взрослому, сказал он.

— По делу пришел, — тоже серьезным тоном начал мальчик, стараясь казаться взрослым. — В отряд записаться к тебе пришел.

— В отряд? — Брови у Чапаева поползли вверх. — А что ты делать будешь в отряде?

— Разведчиком буду.

— Ловко!.. А почему из дому ушел?

— У меня нет дому… Папанька у красных служил, его в Самаре беляки убили, а мамку повесили. Один теперь я.

— Откуда? Звать как?

— Из Таволжанки. Степан я, Михайлы Ласухина сын.

— А лет сколько?

— Четырнадцатый с масленицы пошел.