Анна Овчинникова - Сламона

— Ложимся!

Мальчишки плюхнулись в кровати, укрылись и стали корчиться от безудержного смеха.

— Класс! — не выдержав, громко хохотнул Булка, и все сердито зашикали на него:

— Тшш! Тишшше, дурак!

— Нет, правда, здорово, парни?

— Пускай этот рейнджер поиграет там в тарелку, ха-ха!

— А вдруг он начнет орать и колошматить в окно?

— Тогда скажем, что он сам туда залез. Дуб ему за это тако-ое устроит!

— Как это — «сам залез», сквозь запертое окно, что ли?

— Ну чего ты возникаешь, Кен? Если начнет вопить, мы быстренько откроем…

— А если не начнет?

— Тогда пускай посидит до утра… Подышит свежим воздухом, небось, не помрет!

Мильн должен был умереть в тот самый миг, когда услышал у себя над головой звон захлопнувшегося окна.

Наверное, он и вправду ненадолго умер, потому что совсем перестал дышать и даже сердце у него, похоже, перестало биться…

— Эй, вы что там, совсем уже? Кончайте! — тихо вякнул он, задрав голову к темному окну.

Ему никто не ответил. Да он и не ждал ответа. Его поймали в ловушку, как последнего лоха, и, конечно, не собирались выпускать!

Обняв себя за локти, Джон отчаянно огляделся.

Может, попытаться слезть на землю по одному из столбов? Но фиг до него дотянешься из-за козырька! Если у Никласа и Кена не получилось проделать это днем и снизу, то сверху, да еще в темноте… И даже если этот головоломный трюк ему удастся, он все равно не сможет попасть в приют, ведь двери уже заперты на ночь!

О том, что можно заорать, врезать тарелкой в окно, позвать на помощь, Мильн просто не подумал. И не потому, что Куси-Хватай обязательно спустил бы с него все семь или даже восемь шкур за такое неслыханное преступление, как ночная вылазка на крышу. Сейчас Джон согласился бы остаться вовсе без шкуры, только бы снова очутиться в комнате, под одеялом, в тепле! — но орать и звать на помощь он почему-то не мог.

Несколько минут он стоял под окном, дрожа, переминаясь с ноги на ногу, потом подковылял к краю навеса, взял лежащую там тарелку и побрел обратно к окну.

Ему оставалось одно: переночевать здесь, а рано утром, когда откроют двери, все-таки попытаться слезть по столбу и незаметно проскользнуть в приют…

Если он дотянет до утра.

Джон лег на бок у стены, сунул тарелку под голову, поднял воротник рубашки, подтянул колени к животу и уставился на кирпичную стену вокруг приюта и на торчащие из-за стены далекие заводские трубы. Над трубами нависло темно-бурое предельское небо с прядями грязно-белых облаков, между которыми виднелись редкие звезды — маленькие, ледяные, ничуть не похожие на огромные сияющие звезды Запределья…

Здесь все было не так, как в Запределье, — и как же здесь было холодно!

Джон сунул руки подмышки, но от этого не стало теплее. У него мерзли ноги в ботинках, мерзли уши и шея, мерзли плечи, затылок и спина — казалось, мерзли даже волосы на голове…

Если бы он был сейчас по ту сторону Прорвы, он смог бы одним пассом разжечь жаркий костер… Хотя зачем ему там костер?! Будь он в Запределье, он бы мигом согрелся на песке солнечного берега Иннэрмала! Но как он ни старался, он не мог вырваться за Карц Света. Он застрял в здешнем мире, покрытом толстой коркой лютой ледяной тоски, вмерз в него, как муха в лед, и на этот раз Тройное Заклятье не собиралось его отпускать…

Заклятье!

На миг Джон даже перестал шевелить в ботинках замерзшими пальцами.

Заклятье Харро! Как он мог забыть про свое первое рифмованное заклинание разрушений?! Ему не удается вырваться в Запределье — что ж! — может, тогда он сумеет заставить своих врагов пожалеть о том дне, когда они решили сыграть шуточку с Магом Стрелы?

Дэви сложил пальцы обеих рук в Знак Кленового Листа, зажмурился и зашептал, стараясь не стучать зубами:

Ему не очень нравился этот куплет: синяки были сущей мелочевкой по сравнению с тем, что он мог бы пожелать приютским уродам… Зато с рифмами в этом куплете все было в порядке, не то что в последнем:

Мильн не знал, как надо правильно говорить: «зАклял» или «заклЯл». Сработает ли заклинание, если он ошибся? Но даже если сработает, он узнает об этом не сразу…

И все равно Джон шептал Заклятье снова и снова, и слова грели его, как маленькие саламандры.

Он и сам не знал, в который раз бормотал про «неудачи, несчастья и беды», когда его вдруг обдало ветром, пахнущим дымом и золой — а в следующий миг доски навеса охнули, заскрипели, и ветер стал жарким, как полуденный бриз на Иннэрмале.

Дэви приоткрыл глаза — и встретился со взглядом больших, как фонари, ярко-красных глаз, глядящих на него с полутораметровой высоты.

Дракон Харро сложил огромные крылья и переступил по просевшим доскам когтистыми лапами. Он оказался вовсе не таким, каким представлялся Дэви: дракона покрывала не чешуя, а пушистая желтая шерсть, делавшая его похожим на огромного крылатого щенка. Но вот Харро с клокочущим рыком вскинул голову к окну приюта, грозно распахнул пасть с острыми, как кинжалы, клыками, — и Дэви понял, что рифмы в Заклятьи оказались что надо! Теперь приютским ублюдкам не поздоровится, охэй!!!

Это даже хорошо, что Харро оказался не чешуйчатым, а пушистым, — как раз такой дракон и нужен был сейчас до полусмерти замерзшему магу…

— Эй, Вундер! Вставай! Па-адъем! Поднимайся, слышь?! Булка, Никлас, он, кажись, загнулся… Бэ-эк!!

— Кто загнулся? А ну, вставай, козел! Харэ выкобениваться, а то хуже будет! Вста… Ага, зашевелился! Вылезай быстрее, пока я добрый! Куд-да?! Сперва дай сюда тарелку, придурок!

Бэк-Джой взял у Мильна летающую тарелку, а Никлас с Кеном, давясь хохотом, втащили Вундера за руки в окно.

— Ну, хорошо выспался? — спросил Бэк-Джой, забрасывая тарелку за шкаф.

— В уши не надуло? — поинтересовался Никлас.

— Смотри, гений — если накапаешь, пожалеешь!

Бэк-Джой сунул Мильну под нос исцарапанный кулак, захлопнул окно и вогнал на место шпингалет.

За дверью уже вовсю звучал гомон утреннего приюта, и Кен прокричал от порога:

— Да пошлите уже, забыли, кто сегодня дежурит?

— Понял, Вундер? — Бэк-Джой ткнул Мильна большим пальцем в бок и спрыгнул со стола. — Настучишь — хуже будет!