Эдуард Шим - Ребята с нашего двора

— Полноте, полноте. Что вы!

— Уже ничего не понимаю, что происходит!

— Г-хм… А что, собственно, случилось?

— Только вы ушли, примчался какой-то парень и потребовал тысячу экземпляров этих «Ступенек»! А потом хлынул народ, вдруг безумная очередь столпилась, чуть не дерутся! Все здесь разгромили и исчезли. Как это объяснить?

— Странно, — помаргивая, сказал Николай Николаевич.

— Более чем странно! Мне кажется, эта очередь была нарочно сорганизована!

— Да с какой стати? Кем?

— Автором, конечно! Кому же еще понадобится?

— Предполагаю, Валечка, что вы ошибаетесь. Человек, пишущий такие стихи, не способен… г-хм… сорганизовать очередь.

— А вот они!.. Вот они опять лезут! — воскликнула продавщица, приподнимаясь на носки.

От дверей прямо к отделу поэзии валила толпа мальчишек и девчонок.

В проулке, за углом магазина, Сережка и Павлик наседали на отставших от толпы:

— Зинуля! Давай, давай!.. А ты чего, Лисапета?! Давай по-шустрому!

— Теперь уже надо покупать! — отбивалась Лисапета. — Опять придем, понюхаем и уйдем?! Нас продавщица запомнила!

— Ну и покупай! Подумаешь — восемь копеек! Люди из-за стихов гибли, жизнь отдавали, а ты восемь копеек жмешь, копилка ты глиняная!

Сопротивлявшиеся были сломлены, затолканы в магазин. Сережка утер лицо:

— Еще бы надо!.. И не мелочь пузатую, а постарше бы, повзрослей! Я, пожалуй, сейчас в соседнем дворе облаву произведу…

— Силой пригонишь? — измученно спросил Павлик.

— И пригоню! Если уж взялись, надо не подкачать! Пускай на улице очередь стоит!..

Они обернулись на гвалт в магазинных дверях. Там пятилась, отступала ребячья толпа — Вера, раскинув руки, выпихивала всех на улицу.

— Кажется, мы двигаем их взад-вперед, — сказал Павлик. — А для чего? Где смысл?

— Не знаю. Наверно, эта мелочь не годится, нужны лбы.

— Знаешь, я умываю руки.

Вера что-то втолковывала мальчишкам и девчонкам, толпа постепенно таяла, все поворачивали к дому.

— Играем отбой? — спросил Павлик у Веры.

— Отбой.

— Все раскуплено?

— Нет.

— Зачем же тогда отбой? — спросил Сережка. — Продолжим. Сейчас пригоню лбов. Стеной встанут за Петухова.

— Помолчи, — сказала Вера.

— Разонравился петуховский талант? — сказал Павлик.

— И ты помолчи. Умник.

— Да что ты зафокусничала?!

— Талант — это лопата? Землечерпалка? — спросила Вера. — Между прочим, как ты свои стишки подписываешь? «Павел Исаев, ученик седьмого класса»?

— Естественно, — сказал Павлик. — Ну и что?

— Вот подпишись еще разок. Я не знаю, что с тобой сделаю.

На дверях этой квартиры золотилась начищенная табличка: «АКАДЕМИК ЕРОМИЦКИЙ КИРИЛЛ ОСИПОВИЧ».

— Ого! — сказал Генка. — С кем имеем дело!

— Может, не он брал, а родственники? — усомнился Жека.

— Он самый. В бумажке написано: «Еромицкий К.О.» — И Генка с удовольствием нажал на звонок.

Двери открыла какая-то старуха в подоткнутом переднике, с тряпкой в руках — наверное, домработница. Пришлось долго ей объяснять, кто они такие и зачем явились.

Наконец она впустила их в переднюю, заставила пошаркать ботинками на толстом кокосовом коврике. И уж затем повела к хозяину, в его кабинет.

Вот это было помещеньице… Переступив порог, ты словно бы уменьшался, превращаясь в лилипута. Лишь потом являлась догадка, что здесь и потолок вдвое выше обычного, и окна вдвое громаднее, и вся мебель — невиданных размеров. Книжные шкафы высились тут, как двухэтажные особняки с колоннами. На диване, покрытом белой медвежьей шкурой, можно было улечься хоть вдоль, хоть поперек. Под стать были и кресла с резными спинками, и безбрежный письменный стол, и даже часы в футляре, стоявшие в углу. Чтоб взглянуть на их башенку с циферблатом, приходилось голову задирать.

Судя по обстановке, тут должен был проживать гигант. Но оказалось наоборот — хозяин кабинета мал ростом, тщедушен. Со спины его можно было принять за мальчишку.

Стоя на деревянной лестнице с колесиками, он заталкивал на книжную полку журналы, явно стремившиеся обрушиться.

— К вам, Кирилл Осипыч. Из библиотеки, — сказала старуха.

— Кто? Вот эти?

— Ну да.

— Господь с вами, Марковна, вы б еще детский сад привели! Что им? Я не выступаю перед школьниками.

— Они за книжкой пришли.

— Это недоразумение. Извинитесь и выставьте их.

— Казенную книгу требуют, — невозмутимо сообщила Марковна.

Побагровев от натуги, он вогнал-таки журналы на место, и — себе под руку, через подмышку — глянул вниз.

— Из какой еще библиотеки?

— Из районной, — сказал Генка.

— Что им нужно?

— Книга за вами числится… — Генка вынул из кармана листок бумаги. — Название — «Бездефектность». Автор — «Дж. Холпин». С августа месяца не возвращаете.

— Чепуха! Я давно вернул!

— Нет, не вернули.

— Вернул!

— В формуляре не отмечено, что вы вернули, — сказал Генка. — У вас эта книжечка…

Он уже осваивался здесь. Принял независимую позу, плечом привалился к косяку, руки сунул за ремешок джинсов. Генка был не из тех, кто подолгу стесняется.

— Марковна, гоните их: они спорят! — моментально распорядился хозяин.

Тогда Жека, начавший сердиться на всю эту бестолочь и перебранку, сказал:

— Гонять будете других. Мы не сами пришли, нас послали. Вон список. В нем — адреса, фамилии. Это все люди, которые, вроде вас, набрали книг и не возвращают. Мы не для собственного удовольствия по квартирам ходим.

— И унижаемся, — добавил Генка. — Каждого упрашивай, как бедный родственник.

— Но я же вернул! — раздраженно воскликнул Кирилл Осипович и выпрямился с достоинством. — Марковна, подтвердите, что я вернул!

— А уж этого я не знаю, — разводя руками, сказала Марковна.

— Как?! Опомнитесь: я перед командировкой везде таскал эту книгу! Вы должны ее помнить — коричневая такая, линючая! Ходил с ней, как пудель!

— Ах, эта…

— Специально таскал, чтобы не забыть!

— Эту я видела, — сказала Марковна. — Как не видеть. Вы уехали, а она, гляжу, на столе брошенная. И градусник из нее торчит.

— Марковна, господь с вами!.. Что вы говорите?!

— Вот здесь вот лежала. И с градусником, — бесстрастно повторила Марковна, показывая на край стола, заваленного бумагами.

Кирилл Осипович с застывшим выражением лица спустился пониже, машинально нащупывая ступеньки.

— И?.. — спросил он.