Михаил Синягин - Судьба Центрогаза. Сага о ребятах с нашего двора

Все страны, города и села, упомянутые в произведении, а также события и действующие персонажи являются продуктом чистого вымысла, плодом фантазии автора и к реальным странам, городам и селам, а также к реальным людям отношения не имеют. Любые совпадения являются случайными и должны рассматриваться как таковые. Автор сожалеет, если кто-то из читателей узнал себя в показанных персонажах, – он этого не хотел, это случайность, не более того. Тем не менее он заранее приносит свои извинения…

Под сводами обширного судебного зала раздались громовые удары молотка и следом за ними голос судьи:

– Приговор именем Российской Федерации зачитает известнейший поэт Смутьян Безродных.

Встал худощавый человек в черном костюме и с горящим взором стал нараспев читать по памяти:

Огромный зал был разделен на несколько неравных частей: на скамье подсудимых за золотистой решеткой сидели импозантные люди, все как один в приличных костюмах от Brioni , золотых хронометрах, туфлях крокодиловой кожи, элегантно причесанные и пахнущие одеколоном Pasha de Cartier . Некоторые негромко разговаривали по золотым мобильным телефонам Vertu . Один из них, закончив разговор, достал из кармана брюк три золотых яйца с эмалевой картинкой и начал ловко, как цирковой артист, жонглировать ими.

– Ай да Витька, ай да мастер трюков! – раздались вокруг восхищенные голоса. – Молодец, твердо держит позицию!

– Да я могу и всеми пятнадцатью жонглировать, – скромно прошепелявил и потупился седобородый Витька, – да только не захватил сегодня все с собой, дома-то целее будут.

– Сейчас дочитает поэт приговор и станет ясно, будет ли целее дома, – участливо обратился к Витьке сидящий в окружении красавиц-секретарш лысоватый нестарый еще человек. – Может и самих домов не останется?

– Как это не останется!? – загалдел вокруг знающий народ. – Статью о конфискации не мы ли отменили? Ты, Володька, в своем Норильске совсем от жизни отстал! Ну, хоть у Мишки своего спроси.

Володька бросил свирепый взгляд на высокого худощавого брюнета, но тот этого взгляда совсем не заметил и поэтому никак на него не отреагировал. Вместо этого он спросил у задумчивого и скромного еврея молодых лет:

– Ром, ты ведь спортивный рынок изучал? Скажи, что теперь даст больше отдачи – футбол или баскет?

– Это смотря где: в Америке – баскет, а в Англии – футбол, конечно!

– Спасибо, а то мне как раз командочку предложили, думаю, надо взять!

– О душе, душе надо думать! – встрял в разговор остроносый пожилой гражданин с пронзительным взглядом и волнистой, зачесанной назад шевелюрой, – что вы все спорт да спорт. В церкви, в храмы наши родимые, православные надо вкладываться. Грехи-то церковь нам отпускает, больше некому, нету теперь парткомов!

– О каких грехах ты, Василь Васильич, говоришь? Нету на нас грехов, чистые мы, все у нас по закону. Это вы с Алишером нагрешили по молодости, вам и надо отмаливать, а мы при чем?

– Миш, это ты мне про законы толкуешь? А кто и как их принимал? Сколько бабла вы на Охотный занесли? Не поделишься тайной?

Никто никакой тайной делиться не стал, поскольку в этот момент в зал вошла и отвлекла внимание небольшая, но сплоченная группка людей, несущая по центральному проходу транспарант: «Свободу Михаилу Борисовичу».

– Вот еще одного вашего отмазывать пришли, – продолжил неприязненно Василий, – сколько он денег на этих демонстрантов перевел – уму непостижимо! Лучше бы детям, что ли, помог.

Разволновавшийся поэт подошел к апогею своего выступления и пафосно воскликнул:

– Ну, вот, – удовлетворенно заключил судья после того, как стихли унылые аплодисменты. – Теперь, когда приговор мы выслушали, переходим к допросу свидетелей.

– Господа присяжные заседатели! – обратился прокурор к скамье присяжных, на которой на первый взгляд сидело четыреста пятьдесят мужчин и женщин, – с вашей стороны возражений нет?

Возражений не было, народ безмолвствовал словно аутист. Народ дождя.

– На свидетельское место вызывается Анатоль Рыжий! – прокричал судья. – Скажите нам, свидетель, ваше полное имя.

– Анатоль Борисыч Рыжеватых.

– Вы, стало быть, из рыжеватых Борисычей. А какое отношение вы имеете к Борисам Цыну, Цову и особенно Скому? – строго спросил прокурор.

– Все они – мои клиенты по консультациям.

– Минуточку! Вы что, консультируете в чем-то?

– Я консультирую по выпуску фантиков, оприходованию иностранной помощи без помощи Красного Креста и Полумесяца, частично-честной прихватизации незаконной коммунистической собственности, раздроблению промышленных агломератов, продаже их по частям и слиянию для создания наноприбавочной стоимости.

– М-да, – озадаченно сказал судья, – однако! Вы каким свидетелем предпочитаете выступить?

– Я предпочитаю выступить в свою защиту!

Зал заволновался. Из клетки заключенных раздались рыдания, восклицания и даже крики:

– Я же говорил, что он во всем виноват! Цын нам сам сказал на совещании.

– Это Ский его подговорил, а старый алкаш и вывалил принародно. «Россияне, – говорит, – это рыжеватый Борисыч во всем виноват!»

– Фу, какой цинизм! Старого человека алкашом назвали? А если бы вас?

– А меня за что? Я в Америке ложками не бренчал! Биллу суверенитет не продавал! В Ирландии в самолете яйца не отсиживал! Да, по правде говоря, и в Москва-реку с моста не падал!

– Ну и что? Он же русский человек. Это о многом говорит! Он, по-вашему, красное, что ли, должен пить? Бордо бургундское? Что вы из себя гурмана строите? Перестаньте мне пальцы показывать! Не берет его бургундское, слабое оно, жидкое, на французиков, на содомитов этих рассчитано, а не на наших медведей!

– Что? Пьян да умен – два угодья в нем?

– От такого слышу!

Благообразный седой адвокат заключенных, отличающийся от прочих огромными природными губищами, подобные которым ни один ботокс не смог бы изготовить, на опаленном опытом лице, распахнул эти губищи как окно в неведомое и попытался урезонить клиентов: