Энн Файн - Пучеглазый

Я сверху просунула руку за батарею, а он резко стукнул по ней снизу. Выпали два сморщенных яблочных огрызка.

Пучеглазый нахмурился.

— Этот перезвон. Что-то он меня настораживает.

Я подумала, он решил, что моя батарея дала течь. Но он пошарил палкой за металлической решеткой и вытащил на свет божий связку из четырех ключей.

Покачав их на пальце — образец А — он сурово посмотрел на меня.

— Наконец-то твоя мама сможет спать спокойно. А то она голову сломала, куда девались все ключи от входной двери.

Пучеглазый снова постучал по радиатору, чуть сильнее. Выскочил еще один огрызок, прилипший к шоколадке, которая мне пришлась не по вкусу, а потом раздалось громкое бульканье, и впервые за несколько дней вода свободно потекла по трубам.

— Ну вот, — он присел на корточки, — похоже, проблема решена.

Стерев с брюк зеленые тени для век, он встал и еще раз завороженно оглядел мою комнату. Я заметила, что его взгляд остановился на цветке в горшке.

— Восхитительно, — проговорил Джеральд Фолкнер. — Только посмотри. Ни капли воды. Никакого свежего воздуха. Ни единого солнечного лучика. А он все еще живой!

— И что с того? — процедила я. — Ты закончил?

Он обернулся и настежь распахнул дверь, так что все мои книжки смялись в кучу.

— Мисс Китти Киллин, — произнес он с восхищением, стараясь протиснуться в образовавшуюся узкую щель. — Ты единственная девочка в мире, способная превратить в мусор даже литературу!

Я только было высунула язык, но Пучеглазого и след простыл.

Хелен подтянула колени к груди и уставилась на меня. Слезы на ее щеках высохли, превратившись незаметно в бледные пятнышки, а глаза уже не казались такими красными и опухшими. Пожалуй, она выглядела намного лучше прежнего.

— А дальше что? — спросила она. — Не останавливайся. Продолжай. Расскажи, что случилось потом?

Вот таких слушателей я люблю — тех, кого хлебом не корми, только рассказывай да рассказывай. Миссис Хатри не зря в нашей школе завуч по английскому. Она наверняка помнит, как обливалась слезами, когда читала мою коллекцию лимериков шестнадцатого века под названием «Убирайся-ка домой, старикашка, туда, откуда пришел». И уж точно ей не забыть, как она кусала ногти, читая мое сочинение «Так выйдет она за него замуж или нет?» Она молила меня написать последний эпизод моего сериала «Истории некогда счастливого дома». О да! Миссис Хатри знала, что делает, когда отправила меня, а не Лиз, выполнять задание.

Я таких историй могу порассказать — никто не сравнится!

Оставшись одна, я не стала зря стоять, высунув язык, а ринулась за Джеральдом следом. Как же иначе! Я должна была знать, что он наплетет о нашедшихся ножницах. Я предвидела, что все завершится страшным скандалом вселенского масштаба.

Я подождала, пока Джеральд зашел в кухню, а потом тихонько спустилась вниз. Я старалась двигаться еле слышно и опиралась на перила, чтобы ненароком под моей тяжестью не скрипнули ступени. Когда я подкралась на достаточное расстояние, чтобы слышать, что они говорят, дверь кухни чуть приоткрылась, и я увидела маму — она с ловкостью крупье в казино раскладывала на столе постиранное белье:

— Мое. Китти. Джуди. Эти носки, кажется, мои. Китти — нет, пожалуй, она из этого уже выросла, наверное, это теперь Джуди. Моё. Китти. Моё.

Пучеглазый, видимо, оттирал грязь с ладоней. Я слышала, как плещет вода в раковине. Он сказал:

— Почему бы тебе не попросить девочек помочь?

Мама рассмеялась своим глухим смехом:

— О-хо-хо!

Потом она живо раскидала оставшиеся носки: «Джуди — Китти — мои. Готово!»

Подняв ближайшую стопку белья, которое оказалось моим, она направилась к двери. Но Джеральд преградил ей путь и все забрал. Я не видела выражение его лица, но не сомневаюсь, что он, как водится, выпучил на нее свои глазищи, поскольку мама покраснела и попыталась было протестовать:

— Нет. Дай я отнесу их сама.

— Нет. Пусть она сама их отнесет.

Распахнув настежь дверь, так что мне пришлось живо спрятаться за перилами, Пучеглазый крикнул наверх:

— Китти! Спустись-ка и забери у мамы свое белье!

— И разложи его аккуратно по полу в своей комнате, — вставила мама.

Пучеглазый обернулся и строго осадил ее:

— Это не шутки, Розалинда. Комната Китти хуже помойки.

Я увидела, как в тот же миг улыбка исчезла с маминого лица, и знала — почему. Мама такая же, как я. Терпеть не может, когда люди берутся судить и распинаться о том, в чем ничегошеньки не смыслят. Откуда Джеральду Фолкнеру было знать, что мама вечно ест меня поедом за беспорядок в комнате, угрожает, подступается то с кнутом, то с пряником, лишает карманных денег и запрещает гулять с друзьями, пока я не уберусь как следует. Мама, поди, не одну неделю своей жизни убила на борьбу за порядок в моей комнате и всякий раз пилила меня до тех пор, пока я наконец не сдавалась. Примерно раз в две недели я все же решала, что проще разок убраться, чем изо дня в день твердить: это моя комната, и я имею полное право жить в ней, как хочу. Но когда папа съехал от нас, у мамы опустились руки. Она еще пару раз устраивала страшный шум по поводу беспорядка, а потом махнула на все рукой. Думаю, что, оставшись одна, она просто не могла заставить себя вновь и вновь проходить через эти бесполезные и гадкие стычки, вечные попреки и угрозы.

Но что старина Пучеглазый мог знать об этом? Ничегошеньки. Он же не жил с нами. Он нас знать не знал. И не мог понять, что я из тех людей, которым достаточно лишь окинуть взглядом комнату, чтобы она вмиг преобразилась — будто в ней разорвалась бомба. Если бы мама уперлась и продолжила вести со мной борьбу за чистоту в доме, ей бы пришлось убить на это все свое свободное время. А то и работу пришлось бы бросить.

Но у мамы есть гордость. Она не стала объяснять Джеральду Фолкнеру, что теперь, без папы в доме, готового поддержать ее в борьбе, ей пришлось смириться с неизбежным и признать поражение. Стараясь не показать виду, мама небрежно сказала ему:

— Ах, не придавай такого значения пустякам, Джеральд! Ты просто забыл, какими бывают дети в этом возрасте.

— Только не пытайся меня убедить, что они все расхаживают по полу, усеянному электрическими проводами, грязными тарелками и грудами неприбранных книг.

Мама еще пыталась обратить все в шутку.

— Я называю это свободной системой хранения.

— А я называю это безобразием.

Тут он перешел все границы. По выражению маминого лица было видно: она вот-вот взорвется, в конце концов ей надоест выслушивать разглагольствования Джеральда Фолкнера о том, что такое порядок в доме. Изо всех сил старясь промолчать, мама потянулась за стопкой белья. Но Пучеглазый отказался отдать ей его. Он никак не мог уняться.