Адам Багдай - 0:1 в первом тайме

Внимательный взгляд мальчика тотчас выделил в толпе игроков правого нападающего Вацлава Стефанека. С удовлетворением вглядывался Манюсь в его смуглое лицо, следил за его ловкими движениями. С той минуты, когда он узнал, что Стефанек живет в новых домах возле Гурчевской, этот футболист стал его любимцем, и Чек мысленно называл его «своим парнем с Воли». Оказывается, знаменитый «полонист» был почти что его соседом.

Через минуту по свистку тренера футболисты прекратили разминку, и началась настоящая футбольная тренировка. На поле высыпали целый мешок красивых, почти новых мячей. Кажется, их было двенадцать, точно подсчитать Чек не мог. Затаив дыхание следил он, как с молниеносной быстротой перелетают мячи от ноги к ноге. Иногда мальчику казалось, что он смотрит групповое выступление жонглеров.

«Вот это тренировка! — думал он. — Нужно посоветовать Манджаро завести такое же в нашей «Сиренке». Но откуда нам взять столько мячей?»

И тут он вспомнил о цели своего прихода. Его разбирала зависть. Столько мячей на обычной тренйровке, а у них для завтрашнего матча нет ни одного!

Случалось, что мяч от слишком сильного удара залетал далеко за пределы поля. Тогда Чек, не дожидаясь просьбы футболистов, бежал за ним и подавал мяч, обрадованный, что может хотя бы так принять участие в тренировке. Чаще всего мячи летели за линию ворот, позади которой тянулась высокая живая изгородь.

Мальчику уже несколько раз пришлось продираться сквозь колючую живую изгородь, и вратарь крикнул ему:

— Эй, дружок, оставайся там, зачем тебе мучиться!

Манюсь без возражений последовал совету, тем более, что это отвечало его тайному плану. Правда, из-за изгороди он уже не мог наблюдать волнующую игру в двенадцать мячей и точные удары лучших игроков, но сегодня не это было его главной целью. Он покорился и все более охотно выбрасывал заблудившиеся мячи. Видя такого доброжелательного, улыбающегося помощника, футболисты громко выражали ему свою благодарность.

Внимательно осмотревшись, Манюсь заметил, что неподалеку от него стоит большой ящик для песка, которым посыпали волейбольную площадку. Ящик был полон только наполовину, и крышка его откинута.

Со все возрастающим волнением дожидался Манюсь нужного момента. И, когда два мяча почти одновременно оказались за изгородью, мальчик схватил один из них, пригнулся, чтобы его не заметили, и быстрым, незаметным броском кинул его в ящик. Второй мяч он тут же, сделав безразличное лицо, сильным ударом послал на поле.

— Эй, паренек, а второго там нету? — крикнул кто-то из футболистов.

— Нет, — не мигнув, соврал Чек.

— Поищи, может, найдется, — услышал он знакомый голос своего любимца Стефанека.

Чек собрался было уже кинуться к ящику и возвратить спрятанный мяч, но, вспомнив о завтрашнем матче, о ребятах, заколебался. Делая вид, что разыскивает мяч, он громко ответил:

— Нет, здесь его нигде нет!

Стефанек одним прыжком перемахнул через живую изгородь. В другое время Манюсь пришел бы в восторг от его ловкости, но сейчас мальчик лишь испуганно посмотрел на спортсмена. Что будет, если Стефанек обнаружит в ящике мяч? Тем временем знаменитый «полонист» осматривался, раздвигал кусты, ворошил ногой высокую траву и в недоумении пожимал плечами.

— Что за черт, я же сам видел, как сюда полетели оба мяча!

Чек с притворным старанием помогал ему в поисках.

— Не видать мне моей тетки, не заметил я второго, — пробормотал он как бы про себя.

— Ну что, нет? — крикнул кто-то с поля.

— Нет! — отозвался Стефанек, не отрывая глаз от земли. Неожиданно он перевел взгляд на большой ящик с песком. — А может, здесь? — пробормотал он.

«Все пропало!» — подумал Манюсь и закрыл глаза. Он чувствовал, что сердце его замирает от страха. Казалось, остановилось время. Наконец мальчик вздохнул с облегчением, услышав недовольный голос Стефанека:

— Нет его… нигде нет.

— Иди играть! Что ты там копаешься?! — кричали футболисты с поля.

Стефанек махнул рукой.

— Слушай, — обратился он к Манюсю, — поищи, может, найдется. Странно, ведь я видел, как сюда летели оба мяча.

Манюсь неловко улыбнулся:

— Будет сделано, пан Вацек. Если только найдется, я принесу. — И он с еще большим усердием принялся шарить в кустах и высокой траве.

Стефанек, понадеявшись на старательного мальчугана, вернулся на поле. Снова раздался громкий свисток тренера, и снова мячи, как дрессированные, принялись путешествовать от одной ноги к другой.

Присев на траву под изгородью, Манюсь снял шапку и провел ладонью по вспотевшему лбу.

«Фу! Ну и набрался же я страху! — подумал он. — Но этот мяч, видно, просто предназначен для «Сиренки», если даже лучший игрок «Полонии», правый крайний Стефанек, не нашел его в ящике с песком. Да и вообще, что для них один несчастный мяч? Клуб богатый, не обеднеют. А ребята с Воли завтра сыграют матч почти новехоньким мячом. Нужно будет дождаться конца тренировки, а потом, когда игроки вернутся в раздевалку, вынуть мяч из ящика. Ну и обрадуются же теперь Манджаро и все ребята! Пусть знают: если Чек что обещал — это сталь!»

Жемчужинка тихонько подбирался к отцу. Он подкрадывался на цыпочках, чтобы не разбудить его. Осторожно потянул свисающую из жилета никелированную цепочку, вытащил старомодные часы. Было около трех. Жемчужинка беспомощно опустил руки. Что делать? Ведь в три часа он должен быть на поле.

Отец вернулся домой час назад. Пьяно пошатываясь, он что-то бессвязно бормотал. Жемчужинка предложил было ему обед, который сам приготовил, но отец свалился на постель и заснул без памяти. Сейчас он лежал, широко раскинув руки, и храпел, от него резко несло водкой. Вообще-то Жемчужинка уже успел притерпеться к этому. Однако сейчас обида перехватывала ему горло. Нужно же было отцу напиться именно сегодня! Ведь мальчик предупреждал его утром, что у него такой матч, что он в три часа должен быть на поле.

Глядя на чужое лицо отца, на его полузакрытые глаза, Жемчужинка был готов заплакать от страшного унижения.

Совсем другой была бы их жизнь, если бы отец не пил. Жемчужинке не пришлось бы ежедневно выслушивать один и тот же вопрос товарищей с Голубятни: «Опять твой старик нализался?» Они могли бы пригласить какую-нибудь женщину помогать по хозяйству. По существу, они живут, как цыгане: никогда не знают, что и где будут есть. А ведь отец совсем неплохо зарабатывает. Да, все могло бы быть иначе, лучше…

Они жили так уже шестой год, с того самого дня, как умерла мать. Именно тогда отец и начал пить.

Часто, вернувшись домой в нетрезвом виде, он усаживался на постель и, обхватив голову руками, говорил, говорил о покойной, как будто она только что умерла. Потом обнимал сына, плакал, каялся, но пил снова.