Эрвин Штриттматтер - Тинко

Как только картошка попадает в землю, она начинает, словно маленький карлик, трудиться в темноте. Все картофелины посылают свои корни-щупальцы поглубже в землю — проверить, нет ли где поблизости хорошо растворившегося свиного навоза. И только они его найдут, как тут же на радостях вывешивают темно-зеленые листочки-флажки. Люди говорят тогда: «Картошка хорошо поднялась».

Сперва картошка строит себе гнездо. Потом у нее родятся дети. Когда мы осенью копаем картошку, мы иногда находим совсем маленькие клубни. По ним сразу видно: они только что родились. Но попадаются и картофелины, которые больше, чем сама мать. А та теперь уже старая-престарая. Кое-где она совсем сгнила, смешалась с землей. Это все потому, что ей пришлось выкормить так много маленьких детей.

В землю картошка попадает по-разному. Есть у нас в деревне люди — так те, когда идут сажать картошку, берут сердцевидную тяпку на коротком черенке. Для семенного картофеля они повязывают себе мешок на живот. Мешок, конечно, очень тяжелый, он так и тянет их книзу. Согнувшись в три погибели, женщины медленно двигаются по пашне. Тяпку надо загнать в рыхлую землю и чуть-чуть принять на себя, затем вынуть из мешка картофелину и опустить ее позади тяпки в лунку. Теперь стоит вытащить тяпку, и земля, которую она придерживала, засыплет картофелину. Женщина, с мешком на животе, шагает дальше и своими деревянными туфлями затаптывает лунку. А картошка сидит в лунке и радуется, что она наконец-то попала в землю! Женщина потирает заскорузлой рукой спину и пригибается все ниже и ниже. Вечером, плетясь домой, то одна, то другая вздыхает: «Ох ты, боже мой!» Особенно тяжело задавать коровам корм: никак спину не выпрямишь! Некоторые так и остаются на всю жизнь скрюченными.

Но есть и другие люди — так те картошку вот как сажают. Впереди всех идет мужик. У него в руках дырокопатель, очень похожий на большущий деревянный гребень. В гребне четыре зубца. Бывает, что наконечники зубцов обиты жестью или железом — это чтоб им легче было делать дырки в глинистой почве. Мужик поднимает огромный гребень и всаживает его в землю, потом вытаскивает, а в земле видны теперь четыре круглые лунки. К вечеру у него так руки устают, что висят, точно плети. Он их даже и не чувствует совсем. Чтоб они отошли, он их натирает муравьиной кислотой — кислота размягчает мускулы. Все равно на следующее утро руки хочется оставить дома, в постели. Но этого нельзя — надо делать новые круглые лунки, пока вся картошка не окажется в земле.

Женщинам, которые шагают за мужиком и сажают картошку, немного легче: им не надо работать тяпкой. Им нужно только бросать картошку в готовые лунки, но все равно идти приходится согнувшись: мешок с картошкой, привязанный к животу, перетягивает.

Не только женщины, но и малые ребята тоже сажают картошку. Правда, мешки у ребят не такие тяжелые, но зато ведь и сил у них меньше. Им часто приходится бегать на край поля и снова наполнять мешки. От этого и от затаптывания лунок они устают. К вечеру все валятся с ног от усталости: и мужики, и женщины, и дети.

У кого есть своя лошадь, тот сажает картошку позади плуга. Лемех выворачивает пласт земли, а женщины идут за плугом и вдавливают картошку в стенку борозды. Те картофелины, которые скатываются в борозду, надо поднять и вдавить в стенку, а то они окажутся чересчур глубоко в земле. Картошке тогда придется много работать, чтобы пробиться; она устанет и забудет вывесить зеленый флажок. Она задохнется под землей и сгниет, так и не народив маленьких картофелин.

Мы сажаем картошку за плугом. Так дело идет скорей, чем тяпкой или дырокопателем. Идет оно так быстро, как того хотят дедушка и наш Дразнила.

— Вообще-то не дай бог, но нынче хотела бы я, чтоб на него хромота напала! — со вздохом говорит бабушка, и непонятно, о ком это она: о дедушке или о мерине?

С утра и почти до самого вечера бабушка и наш солдат сажают картошку. Теперь я пришел им помогать. Считается, что я отдохнул и пришел со свежими силами. Дедушка погоняет Дразнилу. Не успеваем мы засадить одну борозду, как уже слышим фырканье гнедого у нас за спиной.

— Загоняешь ты нас совсем, дед! — стонет бабушка.

Но дедушка неумолим. Он боится, как бы не отстать от других. На что бы это было похоже? Август Краске — и отстал с картошкой!

Лемех снова закидывает землей борозду, в стенке которой сидит картошка, и сразу же выворачивает новую. Нам надо переходить на другую сторону поля. Фыркая, Дразнила наступает нам на пятки. Слышно, как дедушка то и дело погоняет его: «Ну, пошел, пошел!»

Из лесу выползает сумрак. На опушке сидят дикие кролики. Им хочется поскорей на поля. Мы мешаем им приняться за ужин. Небо уже начинает темнеть. На самой макушке сосны сидит серый дрозд и напевает свою песенку. Бабушка опускается на землю и стонет.

— Бабушка, ты что?

— Нет моих сил больше, Тинко!

Я подбегаю к бабушке и хочу ей помочь. С другого конца поля к ней подходит наш солдат. Вместе с ним мы доканчиваем бабушкину борозду. А бабушка сидит и плачет. Позвякивая, приближаются дедушка и Дразнила.

— А ну вон из борозды, а то завалю! — кричит дедушка.

— Вот хорошо бы! — стонет бабушка и пытается подняться.

Но снова падает, точно подломившаяся ветка бузины. Из ее мешка выкатывается несколько картофелин. Наш солдат отвязывает его. Сама бабушка не может выпрямиться. Солдат поднимает ее, относит к краю поля и сажает между цветами дикой редьки и анютиными глазками.

— Хватит, кончай! — кричит он дедушке.

— Тпрр! — останавливает дедушка Дразнилу и выпрямляется.

Его темная фигура хорошо видна на красноватом вечернем небе. Словно дух какой, дух полей, стоит наш дедушка. Вот он хлопнул кнутом и кричит:

— Дармоеды! Обленились, закисли! Еще десять борозд, а вы уж шабашить? Пять с этой стороны да пять с той. Неужто нам завтра снова сюда лошадь гонять? До чего мы дойдем?

— Сам видишь, до чего дошли, — говорит ему солдат, указывая на бабушку.

— Пустяки, до свадьбы поправится, — отвечает дедушка и сплевывает в борозду. — В балансе оно что? Кто в поле спину не гнет, тому лень-матушка хворобу шлет. Давай, давай! Пошел, Дразнила, ну, пошел!

Наш солдат качает головой. Я вижу, что он весь так и дрожит. Он идет к краю поля и присаживается возле бабушки. Видно, как он берет бабушку за руки и сажает ее к себе на спину. Бабушка сидит на нем, словно маленькая. Наш солдат кивает мне: это он хочет, чтоб и я бросил работу. А я стою, как пень какой. Дедушкины проклятья точно околдовали меня. Бабушка прижимает свое морщинистое лицо к спине солдата. У него на куртке видны мокрые пятна от ее слез. В сумраке солдат и бабушка верхом на нем кажутся каким-то огромным горбатым существом: не то человек, не то зверь, пошатываясь, бредет по вспаханному полю.