Эрвин Штриттматтер - Тинко

Что это зашуршало? Мыши? Да, наверно. Они сейчас с полей перебираются в дома. Завтра я возьму к себе в каморку нашу Мину — пусть она тут мышей гоняет. А вот что-то застучало у меня над головой. Неужто хорек на крышу забрался? Или кто-то лезет к нам? К Кубашкам в прошлом году тоже воры залезли. Они по крыше пробрались в коптильню и стащили три больших куска сала… Вот опять что-то стучит!.. И зачем это наш солдат всегда уходит? Как только они снимут первую черепицу, я выскочу из постели и позову дедушку. Вот опять!.. Но черепицу пока никто не снимает. Может, мне все-таки уже вскочить и закричать? А вдруг никого на крыше нет? Тогда дедушка меня высмеет и скажет: «Ложись уж лучше со мной, заячий ты хвост!» Вот опять!.. И каждый раз сперва что-то стучит, потом шуршит и под конец брякает. Я себе уже все глаза проглядел тут в темноте. Но нигде не видно ни кусочка неба, ни звездочки. Значит, крыша пока цела — все черепицы на месте. Стука больше не слышно. Только ветер все свищет да свищет. Понемногу я успокаиваюсь. Это ветер меня убаюкал. Вот я уже и лечу на его крыльях, поднимаюсь все выше и выше…

Утром я нахожу во дворе сломанную грушевую ветку, рублю ее на куски и отношу в кухню. Пусть она больше никогда не стучит ночью по крыше!

Нынче год грибной. А рыжиков как много в лесу!

— Тинко, сходи набери нам рыжиков, мне недосуг по лесу бродить, — говорит бабушка.

— Хорошо, бабушка, я наберу тебе рыжиков.

Из бабушкиного комода я достаю мешочек, сшитый из грубого холста, а из выдвижного ящика стола острый кухонный нож. Я еще помню, где в прошлом году собрал много рыжиков. Там они даже вылезли из леса и росли прямо на дороге, чуть не в самой колее.

Спустился туман. Сойки снуют меж деревьев. В клюве у них зеленые желуди. Это они их на выгоне или в дубовой роще подобрали, а теперь перетаскивают к себе в кладовую. Может быть, мне посчастливится и я найду сине-белое перышко сойки? Тогда я приколю его к шапке и буду настоящим собирателем рыжиков. Вон сойки затрещали! Они предупреждают всех жителей леса, что я иду. «Да тише вы, хватит горланить! Я вам ничего худого не сделаю. Мне только и надо от вас, что перышко». Но сойки не хотят вступать со мной ни в какие переговоры. Они так галдят, что я даже своего собственного голоса не слышу. «Да уймитесь вы, крылатые бараны! Мне рыжиков набрать надо!»

Рыжики, наверно, еще не поспели. Но мне попадаются коричневые свинухи, сыроежки, слюнявые маслята и бархатистые чернушки. «Прячьтесь, прячьтесь, рыжики, я и без вас наберу полный мешок». Тут, конечно, рыжикам делается завидно, что их не пускают в мой беленький мешочек, и они сразу же — ффрррр! — так и высыпали из-под игольчатого настила. «Ах, вот вы где? А я-то думал, вы еще не приехали в этом году». Рыжики приветствуют меня своими желто-зелеными шляпками. С краешков у них свисают капельки росы и будто бы подмигивают мне.

напеваю я. Вот, значит, и рыжики нашлись! Целая деревня их тут! Сидят, прижавшись друг к дружке. А ну, полезайте ко мне в мешочек! А кто не поместится, тому в шапке место найдется.

— Так я тебя и пустил сюда! Это моя грибница! — слышу я голос Фрица Кимпеля. Вон он и сам выходит из-за молодой сосны. — Пошел отсюда! — говорит он. — Это моя грибница! А ты трус, ты удрал от меня!

— Я первый тут рыжики нашел! Это мои рыжики!

— Я их тут видел, когда ты еще под себя ходил.

— Что ж ты тогда их раньше не собрал?

— А чего мне их собирать, тут весь лес наш… Ты вот сперва заплати свой долг.

— Там всего только пятьдесят пфеннигов осталось.

— А остальные — проценты.

— Буду я тебе еще проценты платить!

Фриц подходит ближе, толкает меня локтем:

— Ну-ка, попробуй! Небось трусишь?

— И не трушу я вовсе. Уходи, пожалуйста!

— Подумаешь, какой выискался! Ножика я твоего испугался!

— Да я с тобой и без всякого ножика справлюсь! — И я бросаю нож и мешочек с грибами в вереск.

Но теперь мне надо быть настороже. Фриц наступает на меня и теснит все дальше и дальше.

— Вор ты! Чужие грибы крадешь! — вдруг выкрикивает он и ударяет меня кулаком.

— Убийца!

— Что ты сказал? А ну, повтори!

— Убийца ты!

Мы схватываемся, пытаясь повалить друг дружку.

— Сейчас я с тобой расправлюсь, трус паршивый! — хрипит Фриц.

— Ничего ты не расправишься!

Мы снова отскакиваем друг от друга.

— Вот и видно, что ты трус.

— Я тебе сейчас покажу, какой я трус!

Снова мы налетаем друг на друга. Фриц пригибается. Он хочет схватить меня за ноги. Я всей тяжестью бросаюсь на него. Он не выдерживает и плашмя падает на землю. Теперь я сижу на нем верхом. Пусть попробует подняться! Я намолачиваю по его спине, как по барабану. Фриц так и извивается подо мной, лицо его перекосилось.

— Погоди, дай мне только нож достать, собака ты подлая!

Нож? Если он дотянется до него, он пырнет меня… Он и большого Шурихта камнем ударил. Он Пуговку хотел удавить веревкой. Он и меня пырнет ножам, если я ему дам дотянуться до кармана. Я вовсе не хочу лежать тут в лесу и ждать, пока вся кровь из меня не вытечет. Я вскакиваю и несусь что есть сил. Фриц с трудом поднимается. Вот он споткнулся. А теперь полез в карман. Нельзя, нельзя, чтоб он меня нагнал! Я бегу к дороге. Фриц гонится за мной по пятам:

— Я тебя нагоню! Нагоню! Ты трус! Ты случайно меня повалил! Я тебе еще покажу!

Я бегу вниз по тропинке. Затылком я чувствую, что Фриц уже близко. Мне слышно, как что-то бренчит у него в кармане. Что же мне делать?

— Фриц! Фриц! Не коли меня ножом, ты в тюрьму попадешь!

«Динь, динь, динь!» — слышу я. Вот сейчас он меня схватит. Я несусь что есть мочи, все дрожит во мне. «Динь, динь, динь!»

— Берегись, задавлю! — раздается мужской голос.

У меня подкашиваются ноги, я падаю.

— Ты что это? Никак, черт тебе ножку подставил? — спрашивает велосипедист и соскакивает на землю. Стекольщик, наверно, возвращается из Зандберге. — Или тебя гадюка укусила?

— Ничего не гадюка…

— Почему же ты бежишь так?

— Я бегу… я бегу, потому что… — Мне надо поскорей соврать что-нибудь.

Стекольщик снова садится на велосипед:

— Иди потихоньку. Еще заболеешь, если так бегать будешь…

Дома бабушка спрашивает меня:

— А где грибы, Тинко? И ты мокрый весь, запыхался…

— Рыжики… — Мне не хочется врать бабушке. — Это дедушкина дружба меня из лесу прогнала, — говорю я и уже не сдерживаю слез.

— Стало быть, дедушкина дружба тебе и штаны разорвала?

На штанах-то у меня, оказывается, такая дыра, что кулак можно просунуть.

Ночью мне снится, как кто-то давит мне на грудь. Это Фриц Кимпель. Он выхватил из своего башмака длинный нож и вонзил его мне прямо в сердце.