Эрвин Штриттматтер - Тинко

— Коллективно — это когда… коллективно — это когда все вместе.

— А ты говорил — не вместе!

— Да вместе-то вместе, да бить-то зачем! — Папа смотрит в книжку и читает: — «Коллектив — рабочие, производственное содружество». А избивать друг друга — это не работа, Тинко.

— Пионеры — это коллектив, папа?

— Думаю, что да.

Оказывается, наш папа тоже не все знает.

Пионеры приехали ночью. На вокзале их, конечно, никто не встретил. Да кто ж знал, когда они приедут? Стефани трясет меня за руку. Она уже в ночной рубашке и собирается ложиться спать. Я протираю глаза:

— Это они вас там раздели, Стефани?

— Проснись, Тинко! Это я приехала, сестра твоя, Стефани.

— Что, что? Где я?

На мне красный галстук. Стефани его мне повязала. Это польский пионерский галстук. Стефани его привезла. На стуле рядом с моей кроватью лежит новая пионерская форма.

— Это ты тоже привезла?

— Нет, это мама тебе сшила. Она как раз сегодня кончила.

— А где тетя Клари?

— Она уже спит.

— Колдунья она у нас. Вот я ее завтра три раза поцелую! А что теперь будет с формой, которая у маленького Шурихта?

— Пускай у него остается.

От радости я долго не могу заснуть. Стефани улыбается во сне. Ей, наверно, все еще снится, как она по Польше ездит.

Утром я надеваю свою новую форму. Я теперь встречу наших путешественников не как-нибудь, а в полной парадной форме. Мой красный галстук сияет на солнце, как пион. А мимо дедушкиного дома я могу так пройти? Вдруг дедушка увидит? Может быть, мне ненадолго спрятать галстук в карман? «Почему? Почему? Почему?» — так и стучит у меня сердце. Мы ведь с дедушкой теперь совсем разошлись. Мысли мои путаются. Галстук я не снимаю, но держусь немного в тени деревьев.

Вот это встреча! Маленький Шурихт прыгает мне на шею и обхватывает меня ножками. У него на груди сверкает много разных значков. Он раздает их пионерам, которые не ездили в Польшу. Он никого не забыл. Во всей группе Шурихт был самым маленьким, и польские друзья баловали его. Все подарки принимал он. Польским пионеркам больше всего нравилось танцевать с ним краковяк. И Шурихт, такой маленький и всегда усталый, расцвел, словно розочка. Учитель Керн расхаживает с мечтательным лицом. Так и кажется, что он носит с собой маленькое солнце. Он показывает нам подарки польского президента: большой радиоприемник с проигрывателем.

— А президент разговаривал с вами?

— Как мы тут сейчас разговариваем.

— А о нас он не спрашивал?

— Он сказал, чтобы мы передали привет немецким детям. — Зепп Вурм возится с радиолой.

— Зепп, поставь песню польских пионеров — мне ее еще раз хочется послушать.

С важным видом Зепп достает пластинку и улыбается:

— А почему меня никто Чехом не дразнит?

— Да потому, что ты всегда плюешься, когда мы тебя так зовем.

— Я не буду больше плеваться.

В Польше наши пионеры встретились с чешскими пионерами, которые там тоже были в гостях.

— Да они такие же ребята, как мы, — говорит Зепп. — Они взяли да расцеловали меня.

— А ты что думал — они кусаться будут?

— Я думал, они меня побьют.

— Нашел чего думать!

— Это моя мама так думала, а теперь не надивится.

Мать маленького Кубашка тоже никак не надивится:

— Так они вам там ничего и не сделали? Игнатия ты тоже не встретил?

— Нет, мама. Мне сам президент руку подал.

— Наверно, это его кучер был.

— Нет, это был президент.

Весь день мы поем и веселимся. Мне велено доложить, как я руководил пионерами. Я не забываю при этом сообщить, что нам обещана старая школа. Все хлопают в ладоши:

— Да здравствует Тинко!

— Давайте-ка подумаем, не пора ли нам избрать Тинко в совет дружины, — говорит учитель Керн. — Мне кажется, что он тут неплохо поработал без нас.

Пионеры хлопают в ладоши и так топают ногами, что стекла дребезжат. Я краснею до ушей. Что же мне такое сказать?

— Чего там! Я рад был стараться, — отвечаю я. — И спасибо, что так здорово топали.

По дороге домой за мной увязывается Фриц Кимпель. Он дразнится:

— Как обер-пионер и советник дружины небось теперь большое жалованье получать будешь.

— Забыл уже, как плетка свистит, Лысый чертенок?

— Тебе вот скоро самому покажут, где раки зимуют, умник Краске! Плетка-то за шкафом у вас лежит, тебя дожидается. Напрокат у нас ее взяли.

Теперь я знаю, что́ для меня дедушка приготовил! Никогда больше не пойду к нему.

— Что это со старым Краске? Никак, опять загулял?

— Нет, видно, трезвый. Ничуть не шатается.

Воскресенье. На парных дрожках дедушка едет по деревне. На нем черный воскресный костюм. Черную шляпу, в которой ходят у нас в церковь, он лихо надвинул на лоб. Дедушка сидит на козлах, будто черный король какой. Волосы у него почти такие же белые, как его вязаная манишка. Серебристые усы он смазал маслом и подкрутил вверх. В охотничьи дрожки запряжены Дразнила и только что купленная золото-гнедая лошадь. Она дико смотрит по сторонам. Видно, что ей больше всего хочется махнуть через дышло. Дрожки приходится тянуть одному Дразниле.

Сзади в свеженакрахмаленном фартуке, на самом краешке сиденья, примостилась бабушка. Кажется, будто она вот-вот соскочит. То и дело она поправляет выбивающиеся из-под платка волосы и очень стесняется, когда ей приходится отвечать на приветствия односельчан.

— Погоняй, погоняй! Хоть бы поскорей из деревни выехали, — говорит она дедушке. — Сидишь и не знаешь, куда руки от стыда девать.

— Ты их под фартук сунь! — кричит ей дедушка. — В балансе что? Нарядись да прокатись! Пусть все видят, на что мы способны!

Бабушка грозится соскочить с дрожек; дедушка отвечает, что если, мол, бабушка не будет сидеть смирно, он возьмет да пропьет и лошадь и дрожки.

Бабушке не сидится. Может быть, пока она тут в таратайке катается, они опять какую-нибудь поставку не сдали. С тех пор как мы к ним петь насчет яиц приходили, бабушка потеряла покой. Вдруг мы снова нагрянем с музыкой и еще свинью из хлева уведем!

— Глядите, глядите, старый Краске свою новую лошадь объезжает!

— Да у него под шапкой уже плесень завелась. Весь народ ждет — вот-вот трактора пригонят, а он лошадь купил. Не знает, куда деньги девать.

Мы играем со Стефани во дворе замка. С деревенской улицы доносится тарахтенье. Дедушкины дрожки! Мы так и застываем, разинув рты.

Дедушка делает вид, что не замечает меня. Он только еще прямей сидит на козлах и хлопает кнутом. Бабушка своим кривым пальцем показывает мне, чтобы я садился с ней рядом. Значит, любит еще меня.

— Давай сядем? Я еще никогда не катался на таратайке.

Стефани пытается удержать меня за руку. Я вырываюсь. Молодая лошадь вдруг резко осаживает назад. Дразнила оторопел и тоже пятится. Дрожки становятся поперек улицы. Бабушка вскрикивает. Дедушка изо всех сил нахлестывает лошадей. Вдруг молодая делает прыжок вперед. Снова Дразнила поддается ей, и дрожки, дребезжа, уносятся. Дедушка и бабушка скрываются в туче пыли.