Анатолий Алексин - Сева Котлов за полярным кругом

— Я же не уме-ею… — вновь шепотом взмолился я.

— Ничего! Держись рядом и смотри. А вечером, у нас дома, подучишься!

Уже под вечер мы шли к Рыжику домой. О том, что наступал вечер, тоже можно было догадаться, только посмотрев на часы, потому что солнце светило вовсю и не собиралось даже уходить на вечерний или ночной отдых.

— Солнце тут у вас прямо в три смены работает! — сказал я.

— А про него так говорят в рифму: «Светило на летнюю вахту заступило!» Зато потом уж оно сразу на полгода отпуск возьмет!..

И вдруг я увидел на узкой белой табличке название большой московской улицы. Что-то родное-родное почудилось мне в этом названии и показалось на миг, что вот сейчас я заверну за угол и увижу свой дом, а со двора выбежит Витик-Нытик или его младшая сестренка Кнопка со своими подружками…

— Какое удивительное совпадение! — сказал я и кивнул на узкую белую табличку, как бы припечатанную к стене. — В Москве я жил по соседству с улицей такого же точно названия. Представляешь себе?

— А чего ж тут представлять? — усмехнулся Рыжик. — И вовсе никакого нет «удивительного совпадения»… Ты что думаешь, это случайно так получилось? Ведь наш-то город москвичи строили! И ленинградцы и киевляне… И вообще чуть ли не со всей страны сюда разные специалисты понаехали. Ну вот, они и привезли названия своих любимых улиц, проспектов, площадей. У нас тут и свой Арбат есть, и Невский проспект, и Крещатик… Здорово, а?

— Да-а… это очень здорово… Значит, они как будто и не расставались со своими родными городами? А ведь у кого-нибудь могло так получиться, что и адрес совсем не изменился: та же улица и номер дома и квартиры. Могло так быть?

— А почему же? Вполне возможная вещь…

— Вот если бы у меня так получилось, все бы ребята в Москве от удивления рты пораскрывали! Но я на какой-то такой улице живу, какой в Москве никогда не бывало…

— Ничего, — успокоил меня Рыжик. — Может быть, еще когда-нибудь переименуют. Ты вот прославишься тут у нас, в Заполярске, а потом просьбу напишешь: «Прошу дать улице такое-то имя!» И просьбу твою выполнят, если ты, конечно, чем-нибудь отличишься. Так бывает…

— Ну-у!.. Это долго ждать. А вдруг я ничем таким особенным никогда не отличусь?

Мы шли по улице с московским названием, а кругом были одни только высокие и новые домищи. Это уж такой город Заполярск, тут ни одного маленького или деревянного домишка не встретишь. Даже в Москве встретить можно, а в Заполярске — нет… Потому что город совсем еще юный, он родился в те годы, когда маленьких домишек уже не строили.

«Все люди в новые дома въезжают — значит, всем мебель новая нужна, — рассуждал я про себя, — вот мы им и поможем. Какая все-таки замечательная идея мне в голову пришла! Вот бы за эту идею и переименовали пашу здешнюю улицу в мою старую, любимую, московскую… Нет, наверно, за одну идею все-таки не переименуют. Надо будет еще что-нибудь хорошенькое придумать!»

— А вот интересно, как же это я у тебя дома буду учиться этажерки мастерить? — спросил я Рыжика. — У тебя разве есть своя домашняя мастерская?

— Есть у нас с отцом. Он тоже в свободное время любит построгать, с молотком и напильником повозиться. Говорит, что это нервы успокаивает.

— А он у тебя что, сильно нервничает?

— Еще бы! Творческая работа!

— Ага, понимаю… И вы что же, прямо в комнате эту мастерскую устроили?

— Да нет! В ванной… Соседи сперва возражали: им, видишь ли, мыться надо! «Из ванны, — говорят, — вылезаешь, а на спине и волосах стружки деревянные!» Даже в домоуправление жаловаться хотели. Но я одному чайник электрический починил, другой — патефон исправил… Получилась такая домашняя мастерская — соседям выгодно: денег не платить, обслуживание быстрое. Они и замолчали. Сейчас только иногда так тихонько-тихонько в дверь постучат: «Нельзя ли ополоснуться, если это, конечно, тебе, Вовочка, не помешает?» Ну, я разрешаю: пусть моются!

У Рыжика с Владимиром Николаевичем была одна комната. Как только я вошел, так сразу понял, почему Вовка восторгался нашим уютом. Комната казалась очень большой, потому что была почти совсем пустая. Но зато в ней было очень много книг. Они лежали на этажерке, на полках и даже на столе, на котором, видно, не только читали и работали, но и обедали тоже. Рядом с книгами стояли хлебница и тарелки — две глубокие, две плоские, два блюдца. И ложки тоже были: две большие и две чайные.

— У нас дома, как говорит папа, «семейный квартет», а у вас, уж сразу видно, «семейный дуэт». Все только на двоих!

— И мы всегда будем вдвоем! — гордо заявил Рыжик. — Мы клятву такую друг другу дали: всегда быть вместе! И никого к себе не пустим. Никого!..

Последнюю фразу Рыжик произнес так, будто спорил с кем-то, угрожал кому-то, кто непременно хотел войти к ним в дом и разрушить «семейный дуэт».

— У нас мужской дом. Никаких там салфеточек, картиночек на стенах и прочей ерунды. Нам это не нужно!

«А почему же ты тогда восторгался маминым уютом?» — хотел я спросить у Рыжика, но удержался и почему-то не спросил.

Примерно через четверть часа вслед за нами домой пришел Владимир Николаевич. Вернее сказать, он даже не пришел, а прибежал. Я удивился, что он, всегда мягкий, неторопливый, задумчивый, может быть так взбудоражен.

— Ну, Вовка, — воскликнул он прямо с порога, — пляши, брат! Танцуй до упаду! Нашли для вас руководителя драмкружка!

Заметив меня, Владимир Николаевич, кажется, еще больше обрадовался.

— Хорошо, что ты пришел, Сева! Сейчас сядем втроем, поужинаем, отпразднуем предстоящий Вовкин дебют… Ну, первый серьезный выход на сцену, значит! Теперь уж Вовка сыграет Тома Сойера. Непременно сыграет!..

Потом он продолжал рассказывать уже нам обоим:

— Этот самый будущий руководитель драмкружка видел Рыжика в школьном самодеятельном спектакле. А потом, в это воскресенье, тайком за ним наблюдал, когда вы в ложе восседали. И говорит, что внешность у него очень сценичная. Рыжий, злой, с веснушками. Как раз то, что нужно!

И, обратившись только к Вовке, добавил:

— Не загордись, пожалуйста. На одной внешности далеко не уедешь. К веснушкам и зеленым глазищам еще кое-что добавить придется… Старание, упорство!

— Добавлю! — заверил отца Рыжик.

И от счастья прямо запрыгал по комнате, в которой было очень легко прыгать, потому что в ней, кроме самодельной этажерки, письменного стола, заваленного книгами и посудой, двух стульев и двух раскладушек, сложенных в углу, ничего не было.

— Понимаешь, как это здорово! — стал объяснять мне счастливый Вовка. — У меня будет самая главная роль!.. Гекльберри Финна будет один парень из седьмого класса исполнять. А тетю Полли — какая-нибудь взрослая артистка из папиного театра… Мы так решили: чтобы дружба у драмкружка с театром завязалась. Понимаешь?