Владимир Киселев - Любовь и картошка

— Может, и написал бы,— ответил Сережа.— Хотя, наверное, тут имеют значение и другие причины. Хотя бы та, что нос у человека очень заметная и очень интересная часть тела.

— Особенно у тебя,— съязвила Наташа.

— Особенно у меня,— подтвердил Сережа.— У меня нос не меньше, чем у Гоголя. Но зато шире. Ия, когда закончу школу, если еще потренируюсь, смогу работать следователем в милиции без всякой собаки-ищейки. Я но запаху и без нее найду любой след.

— Так что — спорим? — вернулся Олег к началу их разговора.

— Спорим.

Сережа протянул Олегу правую руку.

— Перебей, Наташка,— попросил Олег.— Только не подглядывать!

— Ты мне сам глаза завяжешь... Что это? — вдруг спросил Сережа.

Олег прислушался.

— Свеча барахлит.

Он отогнал машину к обочине, затормозил и, не выключая зажигания, перевел скорость на «нейтраль».

— Пошли,— предложил Олег Сереже и Наташе.— Я вам новый прибор покажу. Сам сделал. Сразу можно найти, какая свеча.

Олег поднял капот и достал из кармана свой прибор.

Обыкновенный карандаш, очинённый с обеих сторон. Посредине неглубокий вырез, так, что виден грифель. И из грифеля тоже выковырян небольшой кусочек. Олег одним концом карандаша прикоснулся к электроду свечи, другим — к мотору. Через промежуток в грифеле стали проскакивать искры.

— Значит, эта свеча в порядке,— сказал Олег.— Попробуем другую.

Он нашел неисправную свечу и заменил ее.

— Это ты сам изобрел? — уважительно спросила Наташа.

— Нет,— честно ответил Олег.— Это Володя Бондарчук мне показал.

Они вернулись в кабину.

— Прибавь газу,— предложил Сережа.

— Зачем? — возразил Олег.— Тише едешь... Стрелка спидометра замерла на цифре шестьдесят.

Прежде Олегу нравилось чувствовать, как машина отзывается на педаль гаэа, он огорчался, если его обгоняли. Но теперь он перерос это. Понял, что по булыжнику, да еще на старенькой груженой машине, гонять вовсе незачем. Что на шестидесяти километрах и машина целее будет, и для груза лучше.

Олег сбросил газ, нажал на педаль сцепления, переключил скорость и поднял глаза к зеркальцу заднего обзора. В зеркальце показался мотоцикл с коляской. Мотоцикл приблизился. За рулем сидел капитан милиции. Капитан обогнал машину, остановил мотоцикл впереди у обочины и поднял руку.

Олег резче, чем следовало, затормозил, выключил зажигание, открыл дверцу и подошел к капитану.

— Здравствуйте, — сказал Олег.

— Что везешь?

— Картошку.

— Откуда?

— Из Бульб.

— Куда?

— В район. В магазин.

— Накладная есть?

Олег вернулся к машине, взял накладную и путевку и обреченно протянул их капитану.

— А права?

— Нету у меня прав.

— Что значит — нету? Документы!

Олег полез в карман, достал комсомольский билет.

— Еще комсомолец! — Капитан раскрыл билет и, словно сравнивая фотографию с лицом Олега, спросил: — Мороз? Олег? Николаевич?.. Давно ездишь?

— Так я в колхозе все...— стал робко оправдываться Олег.

— Покажи тормоза. Дай ключи. — Капитан сел в машину. Наташу и Сережу он словно не замечал. Он включил двигатель, сдернул машину с места, остановил ее, вышел из кабины, обошел машину вокруг, постучал ногой по передним скатам.— В правом спусти немного... В колхозе, говоришь? А в школу ходишь?

— Хожу.— Лицо Олега приобрело еще более озабоченное выражение, чем обычно.

Капитан помолчал.

— Знал я твоего отца... Какой водитель был!.. Не отвернул бы он тогда... Людей спас, а сам... Эх, жизнь наша проклятая! — Он снова постучал ногой по колесу.— Ты вот что, Олег... Ты в район больше не езди. И пассажиров не вози. В колхозе — другое дело. Хорошо, на меня нарвался. На другого попадешь, не объяснишь ему, что семья... Неприятности будут... Держи ключи.

Сережа выбрался из кабины и решительно направился к капитану.

— А на мотоцикле можно? — спросил он враждебно.

— Если есть шестнадцать лет и права имеются — пожалуйста,— тоже не слишком дружелюбно ответил капитан.

— Вот,— обрадовался Сережа.— У автомашины четыре колеса. У мотоцикла — два. В автомашине водителя защищает кабина. Мотоциклист в седле, как петух на заборе. В машине — подвеска, а на мотоцикле все неровности на дороге передаются прямо на седло. И водить мотоцикл труднее. Но права на мотоцикл получай в шестнадцать. А на автомашину или на тихоходный трактор — не раньше восемнадцати. По-вашему, это правильно?

Капитан повернулся к Олегу.

— Это кто у тебя? — спросил он с удивлением.

— Товарищ. Одноклассник,— озабоченно ответил Олег.

— Так ты бы объяснил товарищу-однокласснику про своего отца. Может, и он тогда поймет, что машина — не игрушка.

Даже не взглянув на Сережу, капитан сел в седло мотоцикла и укатил.

— А зачем же нас в школе учат водить машины и тракторы,— кипятился Сережа.— Учат с четырнадцати, а права, пожалуйста, аж в восемнадцать.

— Больше я ездить не буду,— озабоченно ответил Олег.— Опять цветы пойду делать. Как на каникулах. И заработок больше, и спокойнее... Ну, поехали...

Дальше они ехали молча. Каждый думал о своем.

Олег точно и ловко подал задом машину к магазину — он гордился этим своим умением,— они сгрузили картошку, крупную, чистую, отборную, знаменитую «партизанку». Затем Олег отогнал машину на специально выделенную для этого площадку рядом с базаром.

Сереже нравился обильный осенний шумный и веселый районный базар, очень похожий на гоголевскую «Сорочинскую ярмарку».

Была у них в школе такая особая игра. Ее придумала учительница русского языка и литературы Елена Петровна. Игра называлась «Останется ли это при полном коммунизме?».

Школьники часто спорили между собой: останутся ли при полном коммунизме колхозы? Это был сложный вопрос. Председатель колхоза Павел Михайлович Гавриленко, как это было всем известно, считал, что колхоз более совершенная форма хозяйствования, чем совхоз, чем завод. Он говорил, что колхозное хозяйство дает большой простор для инициативы людей, для их самодеятельности, для их непосредственного участия в решении всех без исключения производственных вопросов. Но он же на своем «факультативе» в школе рассказывал, что два советских исследователя, Абакумов и Галицкий, создали проект невиданной десятиэтажной теплицы — квадрата со сторонами семьдесят на семьдесят километров. Такая теплица давала бы в год несколько урожаев и могла бы прокормить 450 миллионов человек.

Если бы гигантская теплица по проекту Абакумова и Галицкого была сооружена, можно было бы на месте полей насадить леса и сады, создать приволье для диких животных, для птиц, а главное — полностью, до конца механизировать труд в сельском хозяйстве. Но стоимость этого проекта неописуемо велика — девять триллионов рублей.