Владимир Киселев - Любовь и картошка

К Олегу подошел учитель химии Николай Николаевич Рыбченко, еще совсем молодой человек. Он работал в школе лишь второй год и попал сюда прямо после института.

— Я у него отберу, Николай Николаевич,— пообещал Олег.

— Что отберешь? — не понял его учитель.

— Рогатку.

— А, рогатку... Что ж, ты меня этим очень обяжешь.

Николай Николаевич всегда разговаривал со школьниками в той же преувеличенно любезной манере, в какой разговаривал со студентами один из его любимых профессоров.

— Николай Николаевич,— нерешительно обратился Сережа к учителю.— Я хотел спросить у вас...

— Я весь внимание.

— Вы не знаете, как делали пергамент?

— Смотря какой,— ничуть не удивился вопросу Николай Николаевич.— Чтоб масло заворачивать — плотную бумагу обрабатывали концентрированной серной кислотой. Древний, на котором летописи писали, делали из кожи. Телячьей, козьей, бараньей, даже из ослиной. На одну книгу расходовали целое стадо коз.

— А чернила какие у них были?

— Из чернильных орешков. Знаешь, на листьях дуба с внутренней стороны иногда появляются такие зеленые, подрумяненные яблочки. Они называются галлы. Получаются они оттого, что крошечные насекомые, орехотворки, откладывают в листья яички. Если разломить чернильный орешек, иногда можно найти уже готовую к вылету маленькую красивую мушку. Так вот из этих орешков получали отвар. Он содержит дубильное вещество — танин. В отвар добавляли железного купороса, а для клейкости — немного камеди, вишневого клея. Или меда. Писали гусиными перьями...

— Это я знаю. Про перья... А где взять купорос?

— Он есть у нас в химическом кабинете. И я тебе его охотно предоставлю. Естественно, в разумных количествах.

Сережа церемонно поблагодарил учителя — с ним все школьники разговаривали церемонно. Когда Николай Николаевич ушел, доброжелательно и несколько отчужденно поглядывая на сумятицу перед школой, Олег спросил:

— Для чего тебе древние чернила?

— Придумал я одну штуку,— ответил Сережа.— Против Васьки. Я тебе потом расскажу... А ты чего хотел? Ну когда Ромась тебя перебил?

— Да я...— нерешительно сказал Олег, и лицо его стало еще озабоченней,— сказать тебе хотел... С Варькой у нас все кончено. Точка.

— Да...— неопределенно заметил Сережа и отвел Олега в сторону к школьной ограде.— Скажи,— спросил он требовательно, — ты знаешь, зачем люди живут?

Олег задумался.

— Нет,— ответил он честно.— Не знаю. Сережа подтверждающе кивнул головой.

— Всему нас в школе учат,— негромко и горячо сказал он Олегу.— Про математическую комбинаторику — знаем. И про то, где Замбия, — знаем. И какое стихотворение написал Пушкин в 1829 году, когда он был на Кавказе, тоже знаем. Но про самое главное нам ничего не говорят. Должен же человек знать, для чего он живет?..

Олег снова задумался, поискал в памяти.

— Нет,— возразил он.— Ты забыл. Нам говорили. На литературе.

— Что нам говорили?

— Я забыл, как там точно... Ну, что человек живет для счастья.

— А что такое счастье?

— Ну, это всякому дураку понятно. Если у тебя все хорошо — значит, счастье.

— У тебя лично?

— Ну, не только лично. И дома,— стал перечислять Олег,— и в селе, и в Советском Союзе.

— А если в Польше, это тебя уже не касается?

— В Польше? — прикинул про себя Олег.— В Польше тоже касается.

— А в Африке? Или в этом в Сенегале, или в Нигере кто-то, скажем, умер от голода. Или в Японии кто-то заболел от загрязнения окружающей среды. Тогда как?

— Да что ты привязался? — вдруг рассердился Олег.— Не могу же я обо всех плакать.

— И второе,— сказал Сережа.— Ты говоришь: счастье, когда у тебя все хорошо. Но ведь человеку может быть хорошо от разного. Какому-нибудь Гитлеру, когда он захватил пол-Европы или больше, пока его наши не отогнали назад, тоже, наверное, было хорошо. Так что же, по-твоему, это и есть счастье?

— Ты меня не путай,— озабоченно посмотрел Олег на Сережу.— Ты мне лучше скажи: что с тобой делается? Почему ты сам не свой? Может, скажешь, из-за того, что в Японии кто-то заболел? От загрязнения?

— Нет. Не из-за этого.— Сережа помолчал.— Наташа уезжает.

— Слушай, Серега... — Олег смотрел в землю. — Только ты обижаться не будешь?..

— За что?

— Дай честное слово, что не обидишься.

— Ну, честное слово.

— Так я скажу... Может, и лучше, что Наташа уедет.

— Для кого лучше? — зло спросил Сережа.

— Ты же слово дал... Для тебя лучше. Вся школа смеется. Васька тебя уже женихом прозвал...

— Ваське я еще устрою... А ты... друг называется.— Он обиженно отвернулся от Олега.— А над тобой с Варькой вся школа не смеется?

— Нет. Никто не знает.

— Это тебе только кажется.

— Я же тебе сказал... У нас все кончено. Точка. А у вас и не начиналось.

— У нас это будет совсем иначе,— обиделся Сережа за сравнение Вари Щербатюк с Наташей. Оно показалось ему совсем не подходящим.

— Варька говорит, что иначе не бывает. А она знает.

— Что у вас случилось? — неохотно спросил Сережа.

Ему Варя Щербатюк не нравилась. Прежде всего потому, что, с его точки зрения, она была ужо совсем старухой. На четыре года старше Олега. Закончила школу и уже два года работала на ферме. А главное, она была некрасивой, очень некрасивой — худой, желтолицей, с сиплым голосом. И губы у нее были выпячены вперед.

— Сказала — хватит. Что я еще... ну, это... что еще маленький. Что думает замуж выходить.

— А раньше ты ей не был маленьким?

— Я ее это же самое спросил.

— А она?

— Только смеется. Говорит: «Так ведь это очень просто!»

В школе имени Гены Воронова была своя поговорка. О чем бы ни шла речь, ученики, а за ними и учителя стали прибавлять: «Так ведь это очень просто!» Причем всегда в словах этих сохранялся несколько иронический оттенок. Дело в том, что в школе получила большое распространение книжка под названием «Телевидение? Так ведь это очень просто!», перевод с французского, автор Е. Айсберг. Это была хорошая книжка. Ив библиотеку она почти никогда не возвращалась. Передавали из рук в руки. В ней беседовали и спорили между собой два паренька — Знайка и Незнайка. И в конце концов оказывалось, что в телевидении действительно все можно понять. А раз можно понять, значит, это в самом деле «очень просто».

Но теперь Сережа подумал о том, что поступки людей понять значительно труднее, чем поступки телевизора. Ну, там все эти искажения или пропавший звук... Взять хоть Олега и Варьку Щербатюк.

Олег и Сережа друг от друга ничего не скрывали. Вот почему Сережа знал эту историю во всех подробностях. Весной Варя Щербатюк позвала Олега на ферму. Починить водопроводный кран. Хоть каждому в колхозе было хорошо известно, что Варя, дочь Щербатихи, сама что угодно может починить.