Мария Парр - Тоня Глиммердал

Тоня не слышала ничего, кроме свиста воздуха, и не чувствовала ничего, кроме тряски. И только завидев кемпинг, она вспомнила, что у этих саней нет тормоза. У нее вспотели руки, несмотря на мороз. Там же гравий! Она же разобьется!

Она не пытается затормозить, почему — сама не знает. Дело вполне может кончиться бедой, но она лишь сильнее нагибается вперед и прищуривается. Скорость и самоуважение. Сани ускоряют ход. Впереди полоса гравия, поперек дороги. Тоня резко накренилась влево, почувствовала, что сани встали на один полоз, и направила их в сугроб. Сани проскребли по камням с ужасным скрежетом. Но поскольку Тоня почти лежит на боку, страдает всего один полоз. Камни кончаются, Тоня ставит сани на оба полоза. Она справилась!

На приличной скорости она пролетает мимо поста, с которого Петер по рации тормозил движение. Дальше трасса меняется. Дорога полого идет вверх. Начинается подъем, который никто еще не преодолевал на санях, даже на снегокате с рулем. Сколько у нее времени, Тоня не знает. Она еще больше пригибается вперед и прикрывает глаза. Сани сбавляют ход.

— Нет, вперед! — шепчет Тоня. — Мне надо застать корабль!

Она видит вершину горы. На нее невозможно въехать на санях, но другого пути нет. Тоня двигает сани вперед силой мысли. И хотите — верьте, хотите — нет, но вместо того чтобы окончательно остановиться, они перевалили хребет — и понеслись.

Тоня влетела в деревню, самое время притормозить. Но Тоне надо на причал. Она проносится мимо парикмахерской Тео, мимо магазина и закрытого киоска. Вот она, пристань! Наконец-то.

И только тут в голове у Тони что-то щелкает, переключается, и она приходит в себя. Тормоза! Гроза Глиммердала упирается каблуками в снег, но поздно. Ее несет к краю пристани на чудовищной скорости.

Единственный ребенок Глиммердала понимает, что надо катапультироваться, чтобы не оставить Глиммердал совсем без детей. Но с ужасом обнаруживает, что завязки куртки намотались на руль. Она привязана к саням! Тоня сильнее упирается в землю ногами. Край пристани совсем близко. Если она не успеет остановить или опрокинуть сани, она утонет — фьорд ледяной и бездонный.

— На помощь! — кричит Тоня, упираясь ногами в землю и трясясь и дергаясь вместе с санями. Она так вжимает сапоги в пристань, что кругом воняет жженой резиной. Но где там — сейчас ее вынесет в воду!

И тут она соображает, что спасение есть. Этот корабль всегда швартуется носом и спускает трап. До одиннадцати — тридцать секунд, и трап еще не подняли. Тоня поворачивает руль.

— Дорогу! — кричит она поднимающимся на борт пассажирам.

Они отпрыгивают в сторону. Лед под полозьями сменяется металлом. С визгом и скрежетом, закрыв глаза, Тоня Глиммердал въезжает на санях по трапу. Из-под полозьев вырываются снопы искр. Толпа пассажиров в ужасе таращится на девочку и сани. Гробовая тишина. Сердце Тони скачет, как хомяк в колесе.

— Фу-уф, — вот и всё, что она в силах произнести.

О, видели бы вы, что творилось на причале тем утром, когда жители Глиммердала поняли, что на новом снегокате Гунвальда гроза Глиммердала доехала аж до самого моря! Тео-парикмахер бросил недокрашенную клиентку, а Юн-матрос — билетную сумку, пассажиры требовали подробностей, даже Нильс, совершавший прогулку, приковылял с ходунками [7] Специальная маленькая тележка, которая помогает ходить тем, кто сам ходит неустойчиво. к трапу. Но Уле, Гитта, Брур и мама стояли со своим багажом в сторонке и ждали гудка к отправлению.

Тоня оставила сани и подошла к притихшему семейству.

— Кемпинг Хагена — место не про нашу честь, — сказала мама, увидев смятение в глазах саночника. Тоня открыла рот, чтобы возразить, но сзади послышался голос Гунвальда. Он был в магазине и только сейчас пришел сюда.

— Что здесь происходит? — пророкотал он.

— Тоня доехала на санях до моря! — завопил Уле. Гунвальд схватил Тоню, сжал своими ручищами и поднял перед собой, чтобы видеть ее глаза.

— Честно? — спросил он.

Тоня кивнула с высоты.

— Но, родная моя тролличья душа, бесстрашный ты мой саночник, почему же тогда ты не улыбаешься? — спросил Гунвальд.

И сам увидел чемоданы небольшого семейства.

Не берусь угадать, что сказал бы Гунвальд Глиммердал Клаусу Хагену, окажись тот сейчас рядом, но наверняка что-то малоприятное.

— Он зашел слишком далеко, — пробормотал Гунвальд. Потом поднял глаза на Тоню.

— Тоня, не надо грустить в такой день. Раз на то пошло, мы тоже можем организовать свой кемпинг санаторного типа!

И Гунвальд пригласил семейство пожить остаток каникул у него. Без всякой платы. У него стоят пустыми семнадцать комнат, сказал он. И это правда, Тоня знает. Дедушка Гунвальда беседкой не ограничился. Он пилил, строгал и строил для своей Маделены Катрины Бенедикты всю жизнь. И дом их стал больше гостиницы.

— У него полно места, — говорит Тоня.

Маму Уле, Брура и Гитты, конечно, приходится долго уговаривать — всякому было бы трудно принять такое предложение. Но аргументы Гунвальда понятны и вески. Ему приятно, когда в доме кто-то есть. К тому же, говорит он, Тоне нужна передышка, раз всё остальное время ей приходится дружить только с таким старым пнем.

Если вдруг Тоня раньше не знала, что Гунвальд — самый лучший из закадычных друзей, то теперь она в этом точно убедилась.

— Что бы я без тебя делала, — улыбается она Гунвальду, прежде чем слезть с его рук.

Остаток каникул был таким прекрасным, какими бывают только зимние каникулы в Глиммердале. Нет нужды рассказывать об этом, назову лишь ключевые слова: новые друзья, сани, костер, вкусные обеды, смех, крики и скрипка.

Но один человек так и не смог включиться в общее беззаботное веселье. И это Гунвальд.

Каждый вечер, отправив всех спать, он сидит на кухне с письмом в руках и о чем-то думает. И каждый вечер принимается писать ответ. А наутро выкидывает его в мусорную корзину и стоит, печально и безнадежно запустив руки во всклокоченные волосы.

— Хейди… — шепчет он одним таким утром.

Короткое имя дрожит в воздухе. Никто не произносил его тридцать лет.

В Глиммердале есть одно тайное место. Чтобы туда попасть, надо идти вверх вдоль реки, вбок от дома Гунвальда, до горного сетера и еще дальше. Найти это место нельзя, если не знать, где оно. А этого в Глиммердале никто не знает. Даже Тоня. Никто не бывал в этом месте тридцать последних лет.